Мюнхен
Как-то раз направили мою роту на месяц работать на армейские склады ГСМ. Склады располагались в трех километрах от немецкой деревеньки под названием Мюнхенбенздорф. Название очень длинное, поэтому все местное население называло деревеньку коротко – «Мюнхен». На складах работал киномехаником вольнонаемный Вася Мохов. Вася пил по-черному, но даже, находясь в невменяемом состоянии, он умудрялся крутить фильмы и при этом ни разу не перепутал последовательность частей фильма.
Однажды Мохов отправился в город Гера, где стоял крупный наш гарнизон, за получением очередного фильма. Зайдя в гаштет, он так набрался, что забыл о цели своего приезда и пошел бродить по городу в поисках автостанции, чтобы вернуться в часть. Вася остановил одного пожилого немца и спросил – где находится автостанция, с которой можно уехать в Мюнхен. Немец понял, что Мохов собирается уехать в Мюнхен, который находится в западной Германии, и ничего не сказав в ответ, побежал в советскую комендатуру, где сообщил, что один русский пытается сбежать в западную Германию и спрашивает, как туда можно добраться. Комендант вызвал патруль, и, посадив их в машину, вместе с бдительным немцем отправил на поиски перебежчика.
Васю нашли быстро и, запихнув в машину, отвезли на гауптвахту. Через несколько часов Вася протрезвел, а так как с перепою у него «горели трубы», стал просить воды. «Ничего не давать этому предателю и перебежчику, - сказал начальник караула солдатам, - пусть помучается гад». Мохов стал тарабанить в двери, орать на солдат, обзывая их извергами и фашистами. «Молчи, предатель, сам же и хотел к фашистам сбежать». Так и просидел Вася без воды до тех пор, пока не началась смена караула. Новый начкар сжалился над ним и приказал принести графин с водой и стакан. Но только солдат стал наливать воду в стакан, как Мохов, вырвав из рук солдата графин, прямо из горла осушил его в несколько глотков.
На другой день повели Васю к следователю на допрос. Услышав обвинение в свой адрес, он долго таращил на следователя глаза, пытаясь сообразить, когда же это он успел предать Родину и записаться в перебежчики. Мурыжили Васю долго, и только когда в комендатуру прибыл командир Мохова, тогда только установили, в какой Мюнхен он собирался ехать. На этом разборки закончились и несостоявшегося перебежчика отправили в родную часть.
В экстремальных условиях
В училище мы изучали психологию. В учебнике по психологии приводилось много примеров того, как люди в экстремальных условиях совершали то, что в обычной жизни им было сделать не под силу. В этом я убедился на собственном примере. Как-то после учений мы ставили технику на кратковременное хранение. Смеркалось, и я дал команду водителям закрыть и опечатать машины.
Один из водителей в нарушение мер безопасности промыл двигатель бензином. Уже закрыв машину, он вдруг вспомнил, что оставил на сидении военный билет. Открыв люк, он вновь забрался в БТР, и хотя внутри БТРа просто смердело от паров бензина, не нашел ничего лучшего как чиркнуть спичкой (аккумуляторы со всего батальона были сданы на подзарядку). Раздался страшный взрыв, и я увидел, как сноп пламени пробил крышу в боксе, и вверх метров на двадцать взлетели крышки от люков БТРа, которые перед этим были задраены. Солдаты бросились в рассыпную, а мне, что оставалось делать – либо погибнуть на БТРе, либо идти под трибунал потому, что если бы пламя перекинулось на другие машины, стоящие без аккумуляторов, то сгорел бы весь батальон.
Я схватил огнетушитель и попытался сбить пламя. Не получилось. Два других огнетушителя оказались разряженными. Тут подбежал мой водитель. Мы вдвоем взяли стопятидесяти килограммовую бочку с песком, подняли ее на БТР и высыпали песок на двигатель. Пожар был потушен. Но в тот момент мы даже не ощутили веса этой бочки, она показалась нам пушинкой.
На другой день, с тем же водителем, мы решили повторить эксперимент с бочкой. Но сколько мы ни тужились, оторвать бочку от земли более чем на 30-40 см нам так и не удалось.
Ну, а сразу после того как пожар был потушен мой мозг сверлила только одна мысль – только бы ни труп, только бы не труп. Я залез в БТР, обшарил все углы, но никого не нашел. А водитель в это время живой и здоровый крутился возле БТРа. Ему пламенем только ресницы и брови опалило. Я до сих пор не могу понять, каким образом он остался жив. По всем законам физики его должно было просто размазать по стенке потому, что ударная волна от взрыва была такой силы, что БТР раздуло как бочку, башню сорвало с погона, педали закрутило в узел, все приборы были разбиты, а крышки от люков, как я уже упоминал, подбросило на двадцать метров. Вероятно, взрывной волной его просто выкинуло из БТРа. И этот парнишка, который должен был погибнуть, стоял и смотрел на меня преданными как у собаки глазами.
Метание гранат
Обучить солдата стрельбе из автомата гораздо проще, чем научить его метать гранаты. Некоторые солдаты просто панически боялись гранат, хотя метанию боевой гранаты предшествовала длительная подготовка – это и изучение материальной части и метание учебных гранат. Но как только дело доходило до боевой гранаты, у некоторых начинали дрожать поджилки.
Был у меня такой случай во время занятий по метанию гранат. Один солдат, грузин по национальности, категорически отказался брать в руки боевую гранату. Я его долго уговаривал, объяснял, что разлет осколков у гранаты РГД-5 всего 25 метров, а убойная сила только пять метров, но все было тщетно. Ответ был один: «Не могу». «Ну хорошо, -говорю я, - сейчас я тебе еще раз продемонстрирую как метается граната и ты убедишься, что тут бояться нечего». Я отошел от строя солдат метров на десять, да еще метров на тридцать пять кинул гранату. Граната взорвалась, и я повернулся к строю солдат со словами: «Ну вот, а ты боялся». И тут вижу, этот грузин катается по земле и визжит как заяц. Оказывается, один осколок попал ему в грудь. Правда, осколок только царапнул кожу, но увидев кровь, солдат впал в истерику. До сих пор не могу понять, как это все получилось. По всем законам баллистики, осколок просто не мог отлететь на такое расстояние. И надо же, чтобы этот единственный осколок попал именно в того, кто так панически боялся гранаты. Разумеется, что после этого случая до самого конца службы уже никто не смог заставить этого солдата взять гранату в руки.
Случай на грани ЧП произошел в соседней роте. Правда, там виноват был сам командир роты. Для метания гранат был оборудован окоп, который был обложен кирпичной кладкой, но между бруствером окопа и кирпичом оставался зазор – щель шириною сантиметров шесть. При метании гранат, офицер должен быть предельно внимательным, чтобы в нужный момент прийти на помощь солдату, если у того, что-то не получится. А в данном случае командир роты поступал так. Он по одному вызывал в окоп солдат. Одну гранату брал сам, другую давал солдату, и говорил: «Делай как я. Зажми чеку, выдерни кольцо, а теперь бросаем», - и одновременно кидали гранаты. Все шло нормально до тех пор, пока не дошла очередь до солдата, который оказался левшой. Когда командир сказал: «А теперь бросаем», - солдат переложил гранату в левую руку. Раздался характерный щелчок запала.
И вот ситуация – у командира в руках граната без кольца, а у солдата граната с уже сработанным запалом. Размахиваться и кидать гранату как можно дальше, уже не было времени. Поэтому свою гранату командир бросил в щель между бруствером окопа и кирпичной кладкой, а потом, вырвав из рук солдата вторую гранату, откинул ее за бруствер окопа и, сбив солдата с ног, упал на него, прикрыв собою. Раздалось два взрыва, поднявших тучу битого кирпича и кирпичной пыли. Мы подумали, что обоим пришел конец, но тут из окопа появились сначала физиономия командира роты, перепачканная кирпичной пылью, а затем - солдата.
Нечто подобное произошло и в моей роте. Проводить метание гранат с каждым солдатом в отдельности – это еще полбеды. А вот при проведении ротных учений с боевой стрельбой, гранаты метала вся рота одновременно. И тут уже офицер никак не мог повлиять на ситуацию, оставалось только надеяться, что все пройдет без ЧП. Тема учений была – «Рота в наступлении». Когда подошли к первой траншее «противника», я дал команду: «Гранатой огонь». Когда солдаты метнули гранаты, я провел взглядом вдоль цепи и, убедившись, что никто не пострадал, дал команду на продолжение атаки. Километра полтора прошли в цепи, поражая мишени, потом последовала вводная: – «Противник спешно отходит». - Километра два мы преследовали отходящего противника на БТРах, потом последовала вводная: «Контратака противника справа». Рота спешилась, заняла позиции и в течение нескольких минут отражала контратаку. На этом учения закончились. Я пошел вдоль цепи солдат, проверяя порядок разряжания ору-жия. Когда подошел к одному туркмену, мне сразу бросилось в глаза, что лицо у него было бледным, какого-то землистого цвета, а уже потом я увидел, что у него в руке граната и без кольца.
Получилось так, что выдернув кольцо еще на первом рубеже, он, побоявшись бросить гранату, всю дорогу нес ее с собой. С этой же гранатой он садился в БТР и спешивался с БТРа. Все это время он подвергал опасности и себя и своих сослуживцев. А если бы эта граната рванула внутри БТРа, то десять трупов было бы обеспечено.
Сжав его руку своей рукой, чтобы он случайно не выпустил гранату, я помог ему подняться и мы отошли метров на тридцать от роты.
Перед нами была глубокая яма.
- Кидай, - сказал я ему. –
- Не могу.-
- Ну, хорошо, передай гранату мне. –
- Не могу.
Я попытался разжать его руку, но она задеревенела. Тогда я с силой стал разжимать ему пальцы. Один разжал, второй, и только я нацелился на третий палец, как вдруг он разжал всю руку. Я думал, что мне придется с трудом разжимать ему и остальные пальцы, поэтому, увидев раскрытую ладонь, я сразу даже как-то растерялся, и вместо того, чтобы схватить гранату, я просто выбил ее из рук солдата. Граната упала нам под ноги. Ударом сапога я хотел столкнуть ее в яму, но промахнулся. Ударил сапогом второй раз, граната упала в яму, и я схватив солдата за гимнастерку, повалил его на землю. Взрыв не причинил нам вреда. Я это долго описываю, а на самом деле все это происходило в доли секунды. Пока я выкручивал гранату из рук солдата, я был спокоен и ничего не ощущал. А уже после взрыва, проанализировав ситуацию, и сообразив, что могло быть, скажу честно, по спине у меня мурашки побежали.
Чьи часы сегодня пропиваем?
Чем немец отличается от нашего мужика? У немца вся зарплата разложена по полочкам до последнего пфенинга. На семейном совете обговаривается месячный бюджет – сколько нужно отложить денег на еду, коммунальные услуги, на покупку одежды, обуви, и т.д. Осталось, скажем, 50-60 марок, эти деньги - на развлечения. И немец четко подсчитывает, сколько кружек пива, или сколько рюмок водки он может выпить за один день, чтобы растянуть удовольствие на весь месяц. И как бы ему ни хотелось, он никогда не возьмет лишнюю кружку пива, иначе на следующий день он может вообще остаться без пива.
То ли дело русский мужик. Зашел в кабак и просадил всю наличность за один раз, а дальше хоть трава не расти. Будут деньги, снова выпьет. Нет денег, как-нибудь перебьется. Поэтому нередко было так – пропьют наши мужики всю наличность, посидят за столом, а потом кто-то из них спрашивает: «Ну, что мужики, чьи часы сегодня пропиваем?»
Советские часы были ходовым товаром. Несмотря на то, что немцы делали все качественно, часы у них были никудышными, одноразовыми. Полтора-два месяца и можно было их выбрасывать потому, что выгоднее было купить новые, чем отремонтировать старые.
И тогда определив, чьи часы будут принесены в жертву, компания подзывала официанта, предлагала ему часы, а тот, пройдя по столикам, тут же находил клиента, которому продавал эти часы. Через несколько минут он приносил деньги, и «пьянка» продолжалась дальше.
Чем дальше от города, где стоял советский гарнизон, тем выгоднее можно было продать товар. А тамЮ где наших войск стояло много, часы, соответственно, падали в цене.
Как правило, на полигон мы выходили укомплектованные под завязку. Была и выпивка, и закуска, и деньги. Но с полигона возвращались всегда на голодном подсосе. Как-то раз мы возвращались после учений. Загрузили технику на платформы. До отправки поезда было еще часа два. Поскребли мы по карманам, насобирали денег на пиво и пошли в привокзальный гаштет. Но в гаштете аппетит разыгрался, и один из нас решил пожертвовать своими часами. Мы подозвали официанта и показали ему часы. «У-у-у-у-у», - протяжно завыл официант и ребром ладони провел по горлу, демонстрируя тем самым, что такого добра у него навалом. Да это и понятно. Каждый день на полигоне какая-то часть разгружалась, какая-то часть грузилась, а гаштет был один, только на вокзале, вот советские часы и оседали в этом гаштете. Пришлось нам довольствоваться одним только пивом.
Рядовой Гоголадзе
Гоголадзе был водителем бронетранспортера в моей роте. Права, вероятно, он купил еще на гражданке, что для грузинов было вполне естественным. Правил дорожного движения он не знал. Главное для него было – это дать предельную скорость.
Как-то я отрабатывал с водителями шестое упражнение по вождению БТРов. В этом упражнении нужно было и скорость соответствующую дать и преодолеть целый ряд препятствий. Когда дошла очередь до Гоголадзе, то он рванул с места как Шумахер на предельной скорости. Все препятствия, которые были на его пути он посбивал, но скорость дал рекордную. По прибытию на финиш, Гоголадзе, выйдя из БТРа, посмотрел на часы, и видя, что по времени он перекрыл даже отличный результат, с улыбкой уставился на меня в ожидании похвалы.
Но вместо похвалы он услышал:
- Да, друг, ты не водитель, ты камикадзе.-
- Моя фамилия не Камикадзе, а Гоголадзе,- растеряно сказал солдат.
Во время обслуживания техники, в автопарке, чтобы видеть, как работают водители, я давал команду открыть боковые люки. Прохаживаясь вдоль линии машин, я периодически заглядывал в люки. Один раз заглянул в люк БТРа, который обслуживал Гоголадзе, второй раз заглянул, третий, вижу - стоит солдат на четвереньках перед двигателем, ну значит работает. Потом думаю тут, что-то не так. Со всех БТРов раздаются звуки, то лязганье металла, то какой-то шорох, а в БТРе Гоголадзе мертвая тишина. Поднимаюсь на БТР и вижу – солдат положил на двигатель подушку и став на четвереньки, пристроился спать в позе работающего водителя. Я ему соответственно тогда и всыпал.
Как-то зимой наш батальон вышел на неделю на стрельбы. Спали ночью в землянках. В каждой землянке выставляли дневального, для того, чтобы он поддерживал огонь в печи и следил за тем, чтобы личный состав не угорел.
В первую ночь дневальным заступил Гоголадзе. Среди ночи я проснулся от холода. Приподнял голову, вижу в печи блики огня, ну значит печь топится. Укутался плотнее одеялом и снова заснул. Где-то через час опять проснулся от холода - печка горит, а тепла нет.
Что такое? Поднялся, подошел к печи и вижу, Гоголадзе, сидя на табуретке и прислонившись к стене, спит мертвым сном. Открываю дверцу печи, а там дровами и не пахнет, печь давно прогорела, а вместо дров стоит горящая свеча, блики огня от которой и создавали иллюзию горящей печи. Пришлось мне всыпать Гоголадзе еще раз.
