ОТ «СЛУЧАЙНОГО» И «НЕОБХОДИМОГО» –
К «ЗАКОНОМЕРНОМУ» И «НЕИЗБЕЖНОМУ»
Джафаров Нусрет Джафарович…
Этого подполковника, старшего преподавателя кафедры марксизма-ленинизма Бакинского высшего общевойскового командного училища, не уважать было просто невозможно. Наверное, вряд ли найдется человек, который смог бы «бросить камень в его огород».
Говорят же, что, несмотря на всю сложность взаимоотношений в армейских структурах, обусловленную, как ни парадоксально прозвучит, простотой уставных положений, их определяющих, мы нередко встречаем людей, которые запечатлеваются в нашей памяти на всю жизнь, оставляя о себе светлый след и самые добрые воспоминания. Мы называли их «любимыми преподавателями», «любимыми отцами-командирами».
Нусрет Джафарович был как раз из этой когорты.
Ходил он, не сказать, что быстро, но и не черепашьим темпом. А так – с чувством собственного достоинства. С высоко поднятой головой, но не «задранным носом». Не горбился. С постоянной, едва заметной приветливой улыбкой на лице. Словом, всяк, кто ни попадался на его пути, получал свою «дозу» человеческого тепла.
Бывало прихрамывал. И тогда опирался на трость. Чуть позже мы узнали причину этого. У Нусрета Джафаровича на фронте была прострелена нога. Кто знает – какая гадость была в той фашистской пуле, а только рана так и не зажила до конца его дней. Однокурсники, имевшие родственные связи с подполковником Джафаровым и, судя по всему, посвященные в эту незаживающую память войны, поговаривали, что если дядя пришел на службу с тросточкой, значит, началось очередное обострение воспалительного процесса, со всеми вытекающими отсюда дискомфортными процедурами.
Но, несмотря на массу возникающих из-за этого проблем, он никогда не поддавался унынию. Человек железной воли, настоящий «киши» (азерб. – мужчина), Нусрет Джафарович не любил рассказывать о тех мучениях, которые доставлял ему гитлеровский «подарок». А мы тактично старались не замечать всего этого.
Преподавал подполковник Джафаров такой сложный предмет, как философия. Предмет, который, скажем прямо, нравился далеко не всем. Более того, предмет, который, в свою очередь, понимался, отнюдь, не каждым. Зато Нусрет Джафарович все это прекрасно осознавал. Слушая, как мы умничаем, излагая зазубренные постулаты и сентенции, он не сердился из-за того, что мы их «безбожно» искажали, не унижал нас нравоучениями «по поводу и без».
- Я прекрасно понимаю, что подавляющее большинство из вас преподавателями философии не станут, - не раз повторял он нам. – Потому и не требую фундаментальных знаний этой науки. Главное – чтобы вы имели хотя бы общее представление о ней…
А вот конспектирования нами работ и документов по изучаемым темам добивался в полном объеме. Ревниво контролировал нашу исполнительность в этом вопросе. Регулярно проверяя конспекты первоисточников, заставлял восполнять пропущенное.
-…Цитаты и выдержки эти вам пригодятся, когда вы будете в войсках проводить политзанятия и политинформации, - убеждал нас Нусрет Джафарович. – А у командира взвода и, тем более, командира роты, поверьте, не будет времени рассиживаться в библиотеках.
Как мы были благодарны ему потом, когда уже будучи офицерами, в канун тех или иных армейских политпросветмероприятий доставали свои старые конспекты и находили в них нужные выдержки из первоисточников по теме предстоящего выступления.
…Наш дорогой философ весьма оригинально строил свое общение с нашей курсантской аудиторией. В ходе лекции он мог одновременно затронуть и ряд «животрепещущих» для нас вопросов. Причем, в полной взаимосвязи с изучаемой темой. Посмотрев, к примеру, как мы – курильщики – в перерывах между занятиями забиваем легочные альвеолы убийственным никотином, он ювелирно тонко подводил изложение темы к проблеме курения. Никаких лозунгов, никакой цветистой агитации и пропаганды. Просто, говоря о философских категориях «необходимого» и «случайного», он неожиданно мог выставить свой стул на видное место и показать нам довольно простую процедуру. Сидя на стуле, он заводил одну руку за спинку стула до отказа, а кулаком другой руки поступательно простукивал поперек груди при одновременном покашливании. А потом менял руки – и та же процедура в обратном порядке.
- В курительный процесс вы попадаете совершенно случайно, - убеждал он нас, - и пытаетесь возвести эту свою слабость в ранг жизненной необходимости. Проделайте упражнение, которое я вам показал, несколько раз. И когда из ваших альвеол начнут выскакивать темные комочки, - а этих альвеол, кстати, у каждого из нас сотни миллионов, - вы поймете насколько так уж необходимо ваше случайное увлечение табачным дымом…
Нельзя сказать, что мы сразу же все так и ринулись бросать курить. Но многие задумались. И время от времени проделывая эту несложную процедуру, приходили к мысли о необходимости бросить это случайное увлечение. Нусрета Джафаровича уже давно не было рядом с нами, но зерно, когда-то брошенное им, рано или поздно давало свои всходы.
…А переходя к категориям «возможность» и «действительность», он осторожно «вплетал» в тему «больной» для многих курсантов вопрос – выход в город и знакомство с девушками.
- Понятное дело, что в четырех казарменных стенах у вас нет иной возможности общения с представительницами прекрасной половины человечества, - поучал Нусрет Джафарович. – И, попадая в увольнение, многие стремятся максимально сократить сроки между знакомством, простите – постелью и женитьбой. Но действительность далеко не всегда предоставляет вам именно ту спутницу жизни, которая станет верным другом до конца дней. Не спешите, мои хорошие. У вас еще не раз будет возможность достойного выбора настоящей боевой подруги. И упаси вас бог торопиться с постелью. В противном случае опять заработают те же категории «случайного» и «необходимого», когда ваш случайный необдуманный поступок может поставить вас перед фактом необходимости жениться на «внезапно» забеременевшей подруге…
Мы слушали старого фронтовика и «наматывали», что называется, «на ус».
Бывало, что и мы засыпали подполковника вопросами.
Однажды задали и вовсе провокационный:
- Нусрет Джафарович, а почему у Вас нет автомашины? Ведь в нашем южном городе это так престижно.
- Мои хорошие, вы опять забыли про категории «случайного» и «необходимого», - мягко журя нас, объяснял философ. – Я как-то сел и подсчитал во что мне обойдется приобретение автомобиля. Плюс к этому затраты на его обслуживание и заправку топливом. Плюс масса времени, которая уходит на все это. Вместе с тем, я подсчитал, как часто мне нужен бывает автомобиль и во что для меня выльется пользование услугами такси. Вы знаете, последнее оказалось выгоднее. И я предпочитаю в случае необходимости прибегать к этому варианту решения своих транспортных проблем.
Мы были поражены столь простой логикой этого человека, сумевшего уберечь себя от грядущего массового «заболевания» автосиндромом еще задолго до того, как во многих городах, в том числе и Баку, транспортные артерии оказались в состоянии пробочного «тромбофлебита».
Мне посчастливилось некоторое время более тесно поработать с философом-фронтовиком. Как-то раз ротный снял меня с его занятия ввиду срочной необходимости оформить учебную карту на предстоящие тактические занятия. На следующий день Нусрет Джафарович тактично поинтересовался:
- А Вы бы не хотели помочь мне с изготовлением плакатов, стендов, пособий по философии? С командиром роты я решу вопрос о снятии Вас с моих занятий и с часов самоподготовки. Ну, а поскольку Вы будете работать непосредственно с материалом тем, завершающих курс философии, думаю, отличная оценка в диплом по моему предмету пойдет «автоматом»… Подберите себе достойного помощника, так как объем работ большой, и, если согласны, то вот ключи от моей лаборатории, где завтра же можете приступать к делу.
…На протяжении более чем трех лет обучения в БВОКУ нас очень интересовал вопрос – что же скрывалось за таинственной дверью в левом крыле первого этажа старого учебного корпуса? И вот… я держал в руках ключ, ни дать – ни взять, почти как от потайной дверцы в каморке папы-Карло из известного детского «триллера» про Буратино.
Слегка скрипнув, дверь отворилась и открыла нашему взору узенький предбанничек, двумя-тремя ступеньками соединенный с таким же узеньким кабинетиком, заботливо оборудованным всем необходимым для создания жизненно-рабочего микроклимата. Ну, а наличие рукомойника и толщенных сантехнических коммуникаций свидетельствовало о том, что здесь некогда располагалось то самое местечко, куда даже «короли своими ножками ходят». Учитывая уже имеющийся «опыт» работы в подобных помещениях, невольно подумалось – неужто все творческие лаборатории обречены квартировать в… сортирах?!
Тонко уловив наше небольшое замешательство и то, чем оно вызвано, Джафаров оптимистично подбодрил:
- Понимаю. Но, уверяю, что работать здесь будет комфортно. Нежелательного фана нет абсолютно – гарантирую. Ну, и не забывайте, что многие знаменитости зачастую творили именно в туалете. Взять хотя бы того же Эрнеста Хемингуэя…
После такого вступления грех было плохо работать в этом, с позволения сказать – «сортилабе». И мы с однокашником старались. Не один десяток плакатов, стендов, пособий «сошел со стапеля» очередной сортирной лаборатории.
А как-то раз Нусрет Джафарович застал меня за резьбой по эбониту. Так уж вышло, что во дворе, где я рос, жил дядечка, вернувшийся из мест «не столь отдаленных». Там он постиг «науку» вырезывания из этого материала красивых курительных трубок с мордочками обезьянок, чертей, с глазками из женских брошек и разноцветными наборными мундштуками. Попробовал и я «дерзнуть» на сем поприще. Ну, и, как положено «первому блину», вышел он у меня «комом». Не получилось. Посмотрел экс-уркоган на мою работу и расхохотался.
- Ты бы хоть спросил – как и что? Я бы объяснил, что гнуть мундштук надо в горячей воде. А все элементы не просто склеивать, а накручивать на тонкую латунную трубочку с внешней резьбой… Эх ты, недоурка!
Но уже следующее мое «произведение» он придирчиво долго вертел в руках и сделал только одно замечание:
- А в дыру в чертовой черепушке тоже надо вставлять латунный «изолятор». Это, чтобы эбонит не горел от табака. А то вонь будет несусветная…
Вскоре мои трубки были ничуть не хуже, чем у профи-зека…
Вот во время изготовления очередной такой трубки в лабораторию и зашел наш философ. Попросил показать. Повертел-повертел в руках, а потом вдруг и говорит:
- Послушайте, а с янтарем Вы не работали?
- Нет, - говорю, - не приходилось. Но можно попробовать.
- Есть у меня весьма необычной расцветки кусочек янтаря. Еще с войны, с Кенигсберга привез. Хочу дочери на день рождения подарок сделать. Но не вырезать из него головки чертей и обезьян, а сделать изображение… что-то наподобие камеи или интальо… Сможете?
Пришлось маленько «почесать репу». Что такое камея я представление имел, а вот интальо… Зашел в библиотеку, перелопатил несколько словариков. И уже «вооруженный знаниями» назавтра поинтересовался у Нусрета Джафаровича – что бы он хотел видеть на этом янтарном кулоне?
- Хоть это и непопулярно сейчас, - немного смущаясь, сказал подполковник с партбилетом у сердца, - но дочь у меня «Дракон» по знаку Зодиака. Желательно что-нибудь на эту тему…
Было у меня дома несколько старых детских книжек китайских авторов, еще из эпохи «Москва – Пекин: дружба навеки». Полистал. Нашел подходящий «портрет» мифического пресмыкающегося «в анфас». И самое интересное – подпись китайскими иероглифами о том, что это и в самом деле дракон, а не какая-нибудь ящерка из подворотни.
Набросок картинок на янтаре, нанесенный скальпелем, настолько понравился Нусрету Джафаровичу, что он, ни минуты не колеблясь, дал добро.
Техника резьбы по янтарю оказалась совершенно иной, нежели по эбониту. Янтарь был более хрупок. Приходилось выверять каждое движение, каждый штрих иглой, специальным образом заточенным скальпелем…
Но это все ненужные детали вновь осваиваемой «технологии». Главное – уже вскоре усато-рогато-зубастая морда ящера – символа китайской мифологии – прибрела объемный вид. Оставалось то же сделать и с иероглифической надписью…
И тут…
Доставая из кармана гимнастерки документы и личные бумаги, вместе с ними вынул и незаконченный янтарный кулон необычной перламутрово-мраморной расцветки. Увидев его, один из однокашников выхватил янтарь из моих рук:
- Класс! Видовая штучка…
Он не договорил. Перерыв между занятиями – это потоки курсантских масс, мигрирующих из одного места их проведения к другому. Со всеми вытекающими отсюда неприятностями – толчками, наступанием на пятки и проч., проч. Легкий толчок под руку и однокашник выронил предмет, который, «приземляясь», «добросовестно» разлетелся на куски.
- Ой, извини! – виновато улыбаясь, сказал товарищ. – Ты же видел, меня толкнули… Ну, все – побежали, занятие начинается.
И быстрым шагом устремился в соседний корпус.
…Я на очередную «пару» не пошел. Собрав осколки янтаря, с тяжелым чувством вины за не свою оплошность направился в «сортилаб», который с каждым шагом словно отдалялся от меня, размывая возможность самого факта моего дальнейшего в нем пребывания.
Нусрет Джафарович, как обычно, сидел за рабочим столом и делал наброски очередного учебного пособия. Я молча выложил на стол перед ним янтарные осколки и опустил голову, не видя смысла оправдываться и выпячивать чью-то вину в свое оправдание. Но ожидаемых мною упреков, типа: «Ну как же так? Я Вам доверил, я на Вас надеялся, а Вы так подвели меня…», не последовало.
Джафаров, мельком бросив взгляд на остатки некогда красивого предмета, молча продолжал работать над пособием. Переминаясь с ноги на ногу, я виновато пролепетал:
- Может как-то склеить?..
Подполковник, не отвлекаясь от своего занятия, отодвинул осколки на край стола и сказал коротко:
- Будете уходить, захватите это и выбросьте.
Большего мне говорить и не надо было. Я прекрасно помнил о философских категориях «закономерность» и «неизбежность», которым нас учил преподаватель. И осознавал, какую боль причинил этому хорошему человеку. Такая его молчаливо-красноречивая реакция была абсолютно закономерна. Чувствуя неизбежный финал, я достал из кармана ключи от лаборатории и положил их перед Нусретом Джафаровичем…
Очередная сортиро-творческая эпопея подошла к концу.
Как я уже и говорил, наш фронтовик-философ был и остался настоящий «киши». Слово свое он сдержал. И нам с товарищем в дипломы «автоматом» пошли высокие оценки.
В. Разин.
Следующая подстраница "Восхождение на Царь-гору"
