Учеба в Бакинском ВОКУ 1963-1967 гг. Продолжение
Подполковник В. Н. Высоцкий
Баку 1964-1967 гг.
Баку встретил нас палящим солнцем и, конечно, ветром. Баку – столица Азербайджана, расположен на Апшеронском полуострове, фактически окружаемый и продуваемый со всех сторон ветрами Каспия. Поэтому в городе всегда дуют ветры, и недаром Баку переводится, как город ветров. Эти ветра летом еще терпимы, хотя тоже надоедают, а зимой даже при не очень холодной зиме, тоскливо и неуютно. Баку, огибая бухту, широким амфитеатром спускается к морю, что отлично видно из нагорного парка им. Кирова. Красивая набережная большой дугой тянется на несколько километров вдоль пахнущего нефтью залива. Баку, как город, хотя и более русско-говорящий, чем Тбилиси, все-таки остается типично восточным, со своим колоритом, шумными базарами и улочками, радиально спускающимися к морю. Маленькие дворики, скрывающиеся под тенью густых деревьев инжира, живут своей безмятежной жизнью. Повсюду из окон слышится грустная, заунывная и протяжная песня-мугам, так непривычная для слуха европейца. Песня без начала и конца, чем-то напоминающая призывы муллы на молитву в Стамбуле. Эти песни своего рода хиты для большинства азербайджанцев. Но в городе есть место и другим мелодиям. Известный и всеми любимый Муслим Магомаев своим красивым голосом выводит: «Весна, весна идет по Апшерону …» или уже задорно: «И я иду к тебе на встречу, королева красоты …. ». Баку - это город моей юности, где крепли мои крылья и где я научился летать. Незабываемое было время, многое повидал и пережил. Я благодарен ему за это.
Училище нас встретило приветливо, с пониманием, что мы вернулись не с легкой прогулки. С удовлетворением мы переоделись в курсантскую форму, пришили погоны и получили хромовые сапоги. Столовая произвела на нас приятное впечатление. Столы, покрытые белоснежными скатертями с необходимыми приборами, были рассчитаны на четырех человек, вместо неприглядных, длинных, десятиместных столов в Тбилиси. Обслуживали курсантов официантки, облаченные в чистые белые фартучки с накрахмаленной, кокетливо надетой, узорчатой короной на прическах. Все было чисто и уютно, как дома. В столовой царила совершенно другая, какая-то атмосфера доброты и человечности. Поначалу для нас, вырвавшихся из грубости и дикости, все было непривычно. Потом мы освоились, ведь к хорошему привыкаешь быстро. Обед был вкусным и хлеба ели столько, сколько хотели. Жизнь приобретала совсем другую окраску, черная полоса закончилась.
После зарядки
В августе, спустя год, как я покинул дом, нам предоставили месячный, такой долгожданный и такой желаемый отпуск. Поездом Баку – Москва, проходящим через Тулу, переполненный счастьем увидеть родных и близких я ехал домой. Стучали колеса, пролетели Харьков, оставалось часов 9. Пронеслись Курск и Орел. Приближалась Тула, замелькали такие знакомые пейзажи – зеленые перелески и родные березки, глаза стали влажными. Кругом буйствовала зелень, так радующая глаз. Я соскучился по зеленому цвету. Ежеминутно я поглядывал на время, торопил его. Думал, неужели опаздываем. Не вытерпев, я вышел из купе в тамбур и открыл дверь вагона, жадно глотая набегавший прохладный и свежий воздух. Наконец, притормаживая, поезд стал сбавлять ход. Вагоны, скрипя тормозами, остановились прямо перед зданием вокзала. Подхватив свой чемодан, я пулей вылетел из вагона, ища жадным взглядом встречающих родных. На перроне одиноко стояла мама (отец работал), крепко держа за руку уже немного подросшую сестренку. Обе были заплаканы. Было все - и объятия, и поцелуи. Сердце выпрыгивало из груди. «Вернулся, наконец-то, вернулся на Родину», - шептала мама. «Ну, как ты там, на чужбине?», – спросила она. «Нормально», – отвечал я. В родном городе, отбиваясь от многочисленных вопросов, встречался с друзьями детства и посещал родственников. Родители, гордые тем, что я, наконец-то, становлюсь человеком и, любуясь моей красивой формой, просили ее не снимать, посещая близких. Я понимал, они гордились мною. Из гадкого утенка я начинал превращаться в лебедя, хотя до лебедя еще, ой, как далеко. Знали бы родители, что стоит за этим превращением.
Отпуск пролетел мгновенно. Предстояло возвращение в Баку. И снова стук вагонных колес поезда. Отъезд для родных и друзей был трогательным, а для меня лично болезненно мучительным. Нужно было все-таки продолжать свой полет, продолжать учиться.
В Баку на втором курсе занятия, в основном, были в классах. Лекции, семинары шли своим чередом. Появился новый, тяжелый для понимания предмет Теоретическая механика, это что-то близкое к Сопромату (сопротивление материалов). В январе нас ожидала зимняя сессия, поэтому приходилось грызть и эту науку. В октябре месяце на втором курсе, прервав все занятия, нашу роту направили на уборку хлопка на юг Азербайджана, в далекую глушь, деревню Дашбурун. Разместили нас в сельской школе. Приехав в село к ночи после душных вагонов, мы изнывали от жажды и устремились на поиски воды или какого-нибудь водоема. Почувствовав идущую откуда-то прохладу, в темноте, к нашей радости, мы набрели на горную речушку, протекающую вблизи села. Напившись до одури и накупавшись, удовлетворенные, отправились спать. В шесть утра местный бригадир повел нас на место работы на хлопковое поле. Вел нас вдоль этой речушки вверх по течению. И вдруг, к нашему удивлению, мы увидели громадное стадо коров, похожих на буйволов, лениво лежащих в воде, испражняя под себя все, что было у них лишнее. Поразительно было то, что место этого лежбища коров было совсем недалеко, выше по течению от того, где мы безмятежно нежились вечером в воде, утоляя свою жажду. Поняв, именно что мы так жадно пили и где купались, мы загрустили. Водозабор местных жителей был значительно выше по течению этой речушки. На следующее утро несколько курсантов, подхватив дизентерию, быстро бегали и низко приседали. Чаша сия меня миновала. Приведя нас на поле, бригадир деловито показал, объяснил, что и как нам делать. Ряды были не меньше километра, палящее солнце и норма сбора 30 килограммов оптимизма нам не добавила. Хлопок представлял собой низкорослые кустики с раскрывшимися коробочками, их которых торчали кусочками белой ваты. Получив мешки и став в свои ряды, мы покорно приступили к работе.
На уборке хлопка
Хлопок приходилось собирать полусогнувшись. Нещадно палящее солнце и бесконечные нагибания наглядно продемонстрировали нам, что сбор хлопка вручную - это настоящий адский труд, несравнимый даже с полевыми занятиями в Тбилиси. К концу дня, изнуренные этой однообразной работой, мы устало потащили свои мешки к пункту сдачи. В поле стоял огромный прицеп с высокими бортами, рядом стояли весы с приемщиком за столиком. Приемщик, взвешивая наши мешки, старательно в журнал записывал фамилию и вес собранного хлопка. В первый день я собрал всего двадцать килограмм, до нормы далеко не дотянул. Впрочем, никто из роты норму не выполнил. Стали думать, что же делать? Наконец, придумали - в мешок для веса уложить булыжники. Но наша наивная хитрость была быстро обнаружена помощником учетчика. Другая наша хитрость с добавлением несколько котелков воды в мешок тоже моментально была вскрыта. Вновь стали думать и придумали, наконец. Мы предложили приемщику для облегчения труда его помощника наверх, на прицеп отправить кого-нибудь из наших курсантов. Он согласился. Далее мы, объединившись в группы по 2-3 человека, вываливали собранный хлопок в общий мешок, несли на весы, приемщик фиксировал вес. Затем этот мешок забрасывался на прицеп и наш курсант, незаметно от помощника учетчика, сбрасывал на противоположную сторону прицепа. Этот, уже взвешенный мешок, другой курсант с честными глазами тащил к приемщику. Так нам удавалось, как-то выполнить норму. Потом, уже проходя по селу, возле сельсовета увидели доску почета с фотографиями передовиков. Маленькие азербайджанские женщины, действуя бойко ручонками, собирали по 120-150 кг, чемпионка села, о, ужас, по 180 кг. Нам стало стыдно. За десять дней работы нам заплатили деньги, я получил 10 рублей 70 коп. Вечером поездом мы отбыли в Баку и продолжили учебу.
Чтобы расширить представление читателя об училище, необходимо рассказать о парадах. Особо хочу отметить, что участие наших курсантов в парадах - это лицо БВОКУ, его своеобразный бренд. Наше училище всегда открывало все парады Бакинского гарнизона, опережая по четкости, слаженности и стройности все воинские части и даже морских курсантов. Четкий шаг курсантской роты всегда срывал аплодисменты зрителей, а звонкий цокот сапог, на подошвах которых прибиты металлические пластины, не оставлял никого равнодушными, вызывал ажиотаж и восторг, особенно женской половины зрителей. Можно было даже словами классика сказать: «Кричали женщины ура, и в воздух чепчики бросали». Не следует забывать, что наше училище было строевым, и мы проливали немало пота, чтобы добиться такого признания бакинцев и командования округа.
Впереди нас поджидала зимняя сессия: пять экзаменов и три зачета. Драматизм этой ситуации был в том, что курсанты сдавшие экзамены, уезжали в 15-ти дневный отпуск, не сдавшие снова готовились и пересдавали уже за счет отпуска. Для меня сложными были высшая математика и термех (теоретическая механика). Если с математикой было неплохо, то термех шел очень тяжело, преподаватель был профессором и очень строгим. У преподавателя математики доктора наук Бронштейна я ходил в любимчиках. Всегда во время семинаров, когда кто-то из курсантов затруднялся ответить, он поднимал на меня глаза и говорил: «Вот Высоцкий нам и поможет», - и я всегда отвечал именно то, что он хотел услышать. Подозреваю, что он принимал меня, как брата по крови. Преподаватель он был хороший, впрочем, как и человек. Неумолимо приближались экзамены. На подготовку к каждому экзамену отводилось всего три дня. Это было трое бессонных суток штудирования предмета, изматывающие дни, наполненные неистребимым желанием уехать в отпуск вовремя.
Командно-преподавательский состав
Не в обиду будет сказано, но сомневаюсь, что современные студенты так грызут науки. Тогда были другие требования, другие времена. Сессию я сдал успешно, получив у преподавателя термеха Аникста четверку, пятерки он не ставил никому, и вылетел самолетом в Москву, чтобы далее автобусом доехать до своего города. Но случилось невероятное. В подземном переходе среди тысячи снующих людей вдруг я лицом к лицу столкнулся со своей матерью. Накануне сомневаясь, сдам ли сессию, я не писал родителям, что собираюсь в отпуск. А мама приехала в Москву за продуктами со своими сотрудниками на арендованном автобусе. Встретив меня и приведя в автобус, обращаясь ко всем, гордо представила: «Это сын мой Вячеслав». Кто-то из присутствующих спросил: «Вера Антоновна, Ваш сын офицер?». «Нет, – скромно ответил я, - только учусь». Все стали угощать меня купленными припасами. Я, не находя себе места от смущения и такового ко мне внимания, очень стеснялся. Ночью наш автобус прибыл в родной город. Отец, встречая маму на автостанции, увидев меня, в шутку удивленно спросил: «А этого, - указывая на меня, - ты где подобрала?». Мать, улыбаясь, ответила: «Да бедняга голодный на вокзале ошивался». Отгуляв отпуск, я возвратился в училище.
Все остальные годы учебы я зимой и летом ездил в отпуск. Летом после сдачи экзаменов за второй курс у нас была месячная производственная практика на Бакинском авторемонтном заводе, а после третьего курса мы проходили практику в войсках, на должности командира взвода в Джульфе, находящейся непосредственно на границе с Ираном и Турцией. Места там глухие, неприглядные, местность полупустынная. На военном жаргоне «Дыра».
На четвертом, уже старшем курсе, у нас в роте произошел комичный случай. Наше училище находилось в верхней части амфитеатра города. Часто с водой, особенно по вечерам, были проблемы. Ночи и вечера в Баку очень душные, постоянно плюс тридцать. Засыпая, спасались лишь тем, что смачивали простыни водой. Вечером в поисках воды мы рыскали по всей территории училища. И вот один из самых находчивых обнаружил закрытый противопожарный водоем и сообщил эту новость. Человек двадцать самых отчаянных после отбоя, ночью в одних трусах ринулись к этому месту. На краю огромного плаца стоял пожарный щит, на котором был закреплен пульт запуска водяного насоса. Красная кнопка «Пуск», черная - «Стоп». Приладив шланг и включив насос, мы начали с блаженством и покрикиванием плескаться, подставляя свои разгоряченные тела под прохладные струи воды. Предварительно сняли свои трусы и повесили их на кусты. Блаженствовали мы недолго. Здесь необходимо пояснить, что был у нас в БВОКУ очень строгий офицер – полковник Ковалев, заместитель начальника училища. Это был высокий, тучный человек. Обычно увидев нерадивого, расстегнутого курсанта, он, страдая одышкой, шипел: «Пять суток ареста, товарищ курсант». Других слов от него никогда и никто не слышал. Его боялись офицеры, а курсантов просто бросало в дрожь только от упоминания его фамилии. Плескались в темноте мы недолго. Вдруг кто-то крикнул из толпы: «Ковалев идет». Все оцепенели, началась паника. Мы, забыв про трусы и оставив их в кустах, ринулись к входу казармы, что в двухстах метрах от места события. Через тридцать секунд мы уже вбегали на лестницу. В это же самое время из нашей столовой, что на втором этаже, закончив свою работу, спускались по лестнице женщины – кухонные работницы. Теперь представьте себе картину, навстречу беззаботно спускающимся женщинам стремительно несется, не видя ничего вокруг, огромная толпа молодых, абсолютно голых мужиков. Ошалевшие от этой сцены женщины, испуганно вжавшись в стену, выждали и пропустили этот стремительный поток бегущих ребят. А мы, ничего не замечая, помчались на свой пятый этаж и залегли в постели, укрывшись простынями. Погони за нами никакой не было, стояла ночная тишина. Позже выяснилось, что среди нас купающихся, нашелся один курсант-шутник, который и дал эту ложную тревогу. А у полковника Ковалева совсем не было привычки по ночам ходить по территории училища. Лежа в постелях, мы поняли сложность ситуации, ведь завтра утром подъем, зарядка, а мы все без трусов. Как же быть? Спустя полчаса, поразмыслив, мы, опасаясь снова какой-нибудь засады, выслали уже одетого курсанта в разведку. Затем по его сигналу – путь свободен, крадучись, мелкими группами отправились разыскивать в кустах свои злополучные трусы. Эта история запомнилась нам надолго, а у женщин, вероятно, оставила неизгладимое впечатление.
Откровенно рассказывая о своей учебе, я хотел бы поведать историю о том, как я по своей вине лишился золотой медали и стал рядовым отличником. Правда, спустя много лет понял, что диплом с золотой медалью особых преимуществ в службе не дает, а лишь щекочет самолюбие и повышает тщеславие. В армейской жизни карьера офицера зависит от его конкретных дел, от того как он себя поставит, преподнесет. Мне известны случаи, фамилий и имен называть не буду, когда медалисты спивались, и служба у них шла под откос.
После окончания первого курса у нас в роте обрисовались двенадцать кандидатов на медаль. К концу четвертого курса их осталось трое, в том числе и я. По разным причинам остальные выбыли из этих рядов. В мае месяце 1967 года, мой однокашник Сашка Алексеев, кстати, сержант, собирался жениться на девушке-бакинке. Перед свадьбой он организовал последний холостяцкий вечер – мальчишник и пригласил меня, как однокашника. Вечер проходил у родственников невесты. Получив увольнение до двух часов ночи, я отправился гости. Стол был обильным, и гостей было много. Мы с Сашкой были единственными военными за столом, и все внимание было к нам. Тогда я не пил вообще, да и сейчас изредка, по праздникам немного. Водка за столом была, но мы с Сашкой пили крепленый Кагор. Бурное застолье продолжалось почти полдня с обеда до позднего вечера. Вино, разогревая мою кровь, будоражило сознание. Негласно соревнуясь с опытными на выпивку гражданскими ребятами, мы с Сашкой немного перебрали. Хотелось показать этим гражданским, что мы уже почти офицеры - тоже мужики. Памятуя о том, что увольнение у нас только до двух ночи, мы часов в двенадцать разошлись и в веселом настроении отправились в училище. Около двух ночи добрались до места. Стояла душная бакинская ночь. От жары нас сильно развезло, очень хотелось пить и освежиться. Напротив КПП нашего училища стояли жилые дома, во дворе которых мы разыскали артезианскую колонку с водой. Воспользовавшись ею, мы стали жадно пить и ополаскивать свои раскрасневшиеся лица. Забрызганные водой с головы до ног, мы, по-дружески обняв друг друга (лишь только песни не хватало), тяжело побрели к КПП. В это время наш командир роты майор Похвалинский был дежурным по училищу, а дежурка располагалась в помещении КПП. Дежурный по распорядку должен отдыхать с двух ночи до шести утра. На часах было уже два ночи. Поскольку мы были выпивши и, чтобы не попасться, нас с Сашкой интересовал один вопрос – спит ли Похвалинский? Обращаясь к Сашке и не видя ничего вокруг, подсаживая его к окну дежурного, с трудом выговаривая слова, говорю: «Посмотри, этот козел спит?». Вдруг, как гром среди ясного неба, зарычал голос, стоящего рядом на ступеньках крыльца, майора Похвалинского: «А, ну-ка, козлики мои, ко мне». Ему, наверное, в ту душную ночь не спалось, и он стоял на ступеньках крыльца КПП. Мы оцепенели. Обращаясь к Алексееву, он процедил: «С вами я потом поговорю, а вам, Высоцкий, я объявляю 10 суток ареста, не ожидал, что вы алкаш».
На бульваре. Где-то там вдали остров Нарген
На следующее утро, получив записку об аресте, я с тяжелой головой поплелся на гарнизонную гауптвахту, где переночевав в одиночной камере, был отправлен на работы. Утром нас повезли в порт и посадили на катер. Топить, что ли будут нас, подумал я с черным юмором. Всех арестованных отвезли на остров Нарген, что в пяти километрах от набережной, который виден из города. На острове располагалась воинская часть ПВО – зенитно-ракетный дивизион. Своей гауптвахты там не было, и нас разместили в обычной казарме вместе с солдатами. Охраны не было, сбежать арестованному некуда, кругом море. С северной стороны морской волной к берегу приносило много всего: бревна, обломки досок и пр. Работа заключалась в том, чтобы вылавливая все это из воды, аккуратно штабелевать на берегу. Работа была не тяжелой. Целыми днями купались и загорали. После гауптвахты майор Похвалинский, увидев меня загоревшего и бодрого, спросил: «Где загорал, курсант?», - «В одиночке», – мрачно ответил я. Потом уже в своем кабинете он сообщил мне, что я по своим моральным качествам не могу претендовать на золотую медаль и вычеркнут из списков. Я понимал, что виноват и оправдываться не имеет смысла.
В июне наступила ответственная пора сдачи государственных экзаменов, их было пять.
Госэкзамен по тактике
Первые четыре я сдал на «отлично». Оставался последний, огневая подготовка – стрельба из автомата. Наш взвод вывезли на Уч-тапу – наше тактическое поле, за городом, где целыми днями (днем и ночью) мы тренировались в стрельбе. На гос.экзамене предстояло выполнить самое тяжелое упражнение № 3. Было три огневых рубежа: первый рубеж (до грудных мишеней 300 метров) выполнялся из положения лежа, второй рубеж (ростовые мишени – 350 метров) – сходу и третий, бегущие мишени – 450-500 м, лежа. Все мои мишени попадали, то есть были поражены, о чем я и доложил руководителю стрельбы – члену комиссии. Но, стоявший рядом, майор Похвалинский возразил, что последняя мишень не поражена. Датчик сработал от толчка отскочившего камешка, поэтому мишень и опустилась. Пулевого отверстия там нет. «Мы, сказал он, - осмотрели все внимательно». «Так что вам четверка, курсант Высоцкий, но стреляли вы уверенно», - объявил мне руководитель стрельбы. Я все понял, комментарии излишни. Эта оценка и повлияла на получение медали. Почему я так подробно об этом пишу, потому что дело не в медали, просто золотые медалисты при распределении по округам, имели право выбора дальнейшего места службы. А я так хотел вырваться из ЗАКВО (Закавказский военный округ)! Это право я потерял и никого не виню, виноват только сам. После сдачи гос.экзаменов наступал так называемый «мертвый сезон», когда мы, вроде бы, уже не курсанты (учеба закончилась) и еще не офицеры. Документы на присвоение офицерского звания отправлялись в Министерство Обороны, и все с нетерпением ждали приказа с подписью министра. Это был период томительного ожидания. Мы, изнывая от безделья, весь день болтались по училищу.
Восхождение на Шах-Даг
Командование, чтобы заполнить это время с пользой для нас и уберечь от глупостей (самоволок, пьянок, и такое бывало), отправило нас в горы покорять вершину ШАХ-ДАГ. Подобрав необходимое альпинистское снаряжение, автобусами отвезли нас в район восхождения. Эта вершина расположена на севере Азербайджана, непосредственно на границе с Дагестаном. Прибыв на место и переночевав в нижнем лагере, утром следующего дня, мы, нагруженные тяжелой поклажей (продукты, специальное горное снаряжение) потопали на верхний приют для акклиматизации. Спустя три дня, оставив в верхнем лагере все, кроме альпинистского снаряжения, мы, пользуясь ледорубами и кошками на обуви, начали восхождение на ШАХ–ДАГ, высота около 5000 метров.
Восхождение началось очень рано еще до восхода солнца. Считается, что раннее морозное утро снижает опасность схода снежных лавин, а с восходом солнца и повышением температуры, эта опасность резко возрастает. В начале нелегкого пути сначала был дождь, а далее поднимаясь выше, повалил снег, температура воздуха около пяти - семи градусов мороза. Шли в связке друг с другом, тихо. Резкий шум может вызвать эхо и сорвать лавину. Напрягаясь из последних сил, мы все-таки покорили и эту, очередную в моей судьбе, вершину. Открывался красивейший вид на снежные шапки рядом стоящих других пиков. Хорошо видно, как под нашими ногами медленно плывущие облака неторопливо заполняют громадные разломы и расщелины кавказских хребтов. Лучи яркого утреннего солнца с востока, упорно пронизывая облака, высвечивают отары, мирно пасущихся овец. Блестящей ленточкой, извиваясь змейкой, и огибая отроги гор, просматривается горная речушка. Воздух свеж и прохладен. Стоит звенящая тишина. Высматривая свою добычу на земле, бесшумно кругами парят орлы. Внизу раскинулся умытый ранним солнцем гордый и просыпающийся Дагестан. После этого восхождения в горы мы возвратились в училище, в жаркий Баку. Приказ министра к этому времени уже пришел. Все получили назначения в округа, а меня, к моему горькому сожалению, оставили в ЗАКВО, город Ереван. Служить в жарких округах (ЗАКВО, ТУРКВО) желающих было мало. Медалистов, согласно их права выбора, удержать невозможно, они рвались служить за границу или центральные округа, поэтому по рекомендации командующего войсками округа отличники были оставлены в своем родном округе. Остальные же курсанты распределены по всем округам.
Все следующие дни были заполнены бытовой суетой: получали офицерскую форму, гладились и переодевались. Не могли налюбоваться своим внешним видом, ежеминутно разглядывая в зеркале свои, такие желанные погоны офицеров. Потом было торжественное построение, вручение дипломов и офицерских погон. После торжественного прохождения парадным строем наша альма-матер (БВОКУ) прощалась с нами. Было трогательно до слез и грустно. На следующий день мы разъезжались по домам в отпуск. На вокзале меня провожал мой друг – Володька Олейников (кандидат в мастера по штанге), с которым мы так больше и не встретились. Расставание с друзьями, с которыми прошли столько дорог и испытали столько лишений, было не менее трогательным. Клятвенно обещали не теряться и писать.
Мой взвод
Но армейская судьба безжалостно разбросала нас и мы, потеряв друг друга, разъехались по всей нашей великой Родине. Теплая память о друзьях и любимом БВОКУ осталась навсегда. Об этой памяти я и рассказал в своих воспоминаниях. Эту историю я планировал назвать «Полеты во сне и наяву». От слов «во сне» пришлось отказаться из-за того, что снов-то, на самом деле, никаких не было. Все четыре года мне ничего не снилось, от невероятной усталости спал, как убитый, старался изо всех сил стать офицером. Наконец, это произошло, о чем так долго мечталось. Чудо случилось: гадкий утенок превратился в красивого лебедя! Цену этого превращения я хорошо знал!
22.12.2018 г.
Фотографии из архивов В. Высоцкого, А. Рогова, А. Фоменко
Начало «Учеба в Тбилиси»
Все права на материалы, используемые на сайте, принадлежат их авторам или администратору (если статья без подписи). Перепечатка (копирование) материалов сайта запрещена. Для интернет-ресурсов при обязательном условии: активная ссылка с указанием наименования сайта и автора.
