ЛЕВША - «ТЕРРОРИСТ»
или Спеши
делать добро, если ... не спешишь на «дембель»
Уж и не помню как звали того коренастого сержанта из нашей роты. Застал я его всего-то месяца на два–два с половиной. Он увольнялся в запас, а я только прибыл в войска после окончания военного училища. Кажется, все-таки Анатолий. А фамилия была довольно громкая, чтобы забыть ее – Островский. Но не из-за фамилии запомнился этот человек, а благодаря одному из ряда вон выходящему случаю.
Анатолий был медлителен, всегда спокоен и максимально уверен в себе. Последним он чем-то напоминал медведя. Все это, помноженное на незаурядные физические данные, возводило парня в ранг авторитета, которого безоговорочно уважали как новобранцы, так и старослужащие. Даже с офицерами Островский держался практически на равных.
А еще Анатолий любил рукодельничать, то бишь создавать прекрасные копии с каких-либо общеизвестных предметов. И не просто копии, а еще и с каким-либо новым функциональным предназначением. Тот кто видел его работу, без колебаний называл парня левшой. За два года службы его поделки украсили комоды, серванты и прочую мебель не одного десятка офицеров полка. Самое же интересное, что практически никто и никогда не видел, чтобы Островский корпел над своими произведениями. Создавалось впечатление, что они у Анатолия появились словно «по-щучьему велению».
Уравновешенность, рассудительность, деловитость Анатолия заставляли политработников числить Островского в славной когорте комсомольских активистов. То есть, иными словами, все полковые, дивизионные активы и конференции были его. И всякий раз очередная, созданная парнем копиюшка-сувенир шокировала окружающих своей красотой и схожестью с оригиналом. Ну, и, как водится, неизбежно становилась презентом кому-то из командного состава, «ненавязчиво» намекнувшего, что вещь ему приглянулась. Попробуй-ка тут не отдать! Потом самому дороже выйдет. И сержант не скупердяйничал. Дарил свои творения направо и налево.
Он же как думал? Сегодня ты доброе дело сделал, завтра – тебе сделают. Иной схемы он своей простой душой не понимал и не принимал.
На эту, последнюю в своей службе, дивизионную комсомольскую конференцию Анатолий пришел со «свободными» руками. Как-то непривычно было видеть Островского без традиционной поделки.
Поленился сделать?
Не захотел захватить с собой?
Надоело дарить?..
Эти и масса других вопросов пчелами роились в головах сослуживцев. Вплоть до первого перерыва, когда вся огромная масса комсомольских активистов и старших партийных товарищей хлынула на перекур в домофицеровский скверик.
Вместе со всеми на «глоток свежего дыма» вырулили и комдив генерал Андрейченко со своей правой полит-рукой начальником политотдела полковником Воробьевым. Если первый был высокого роста, то последний и впрямь соответствовал своей фамилии, правда, раздавшись вширь.
Зачиркали спички, защелкали редкие по тем временам зажигалки.
Островский с батальонными активистами стоял неподалеку от того места, где дымило дивизионное начальство. Сам Анатолий не курил. А на постоянно звучавшие тут и там «дай прикурить» отреагировал как положено.
— Пожалуйста, – и сунул руку в карман.
Далее все происходило как в хорошем детективе.
По мере того, как ладонь сержанта вместе с содержимым кармана появлялась из последнего, у стоявшего лицом к нему колобкообразного Воробьева все более отвисала челюсть и влетали к небу кустистые брови.
В руке Островского вороненой сталью блеснул хорошо всем знакомый ПМ. Так получилось, что поднося пистолет к сигарете попросившего прикурить сослуживца, ствол оружия оказался направленным в спину командира дивизии.
И откуда только взялась такая прыть в этом, на первый взгляд, неуклюжем начпошном тельце. Воробьев словно быстро сжавшаяся и мгновенно распрямившаяся пружина совершил этакий полупрыжок-полуполет в направлении Островского. И пока последний по-медвежьи соображал, что же произошло, шарик-полковник уже сбил его с ног, налег на руку с пистолетом и что было мочи завопил: «Патруль – ко мне!»
Люди с повязками тоже долгими разборками себя не утруждали. В армии закон – «приказ есть приказ». Скрутили Островского и так поволокли его в гарнизонную дежурку. А рядом с изъятым пистолетом в руке гордо вышагивал герой дня (как он сам считал) – начпо Воробьев.
Еще бы! Ведь он был уверен, что сегодня спас жизнь генералу. Благодарность министра, как минимум, – в кармане. Ну, а если кадровики технично и ненавязчиво вставят в текст представления что-то типа «с риском для жизни предотвратил покушение на командира дивизии», то уж подставляй полковник грудь. Медаль «За отвагу» обеспечена.
... Каково же было всеобщее удивление, когда через несколько минут в президиум конференции вернулся красный, как помидор, Воробьев, а в зал, осторожно ступая, вошел помятый, но без охраны Островский.
Начпо, наклонившись, несколько ему это позволяла чиполлиновая фигура и, что-то шепнув на ухо удивленному командиру, передал под столом какой-то предмет. Тот чуть слышно хохотнул. Потом, сразу приняв серьезный вид, покачал головой. Затем кивнул, и конференция пошла накатанным курсом...
А пятнадцатью минутами раньше в помещении дежурного по караулам происходила такая картина. В тот день «на вахте» был командир батальона, где служил Островский, – майор Чадаев. И без того вытянутое от природы лицо последнего вовсе стало похоже на внешность боевого друга (разве что без уздечки) легендарного командарма гражданской войны. Лучшего сержанта его подразделения, чья фотофизия имела постоянную прописку в Аллее славы соединения, ввели в дежурку с заломанными руками так, что носом своим Островский готов был перевыполнять сельхозплан по возделыванию целины.
— Что случилось-то? – только и смог вымолвить комбат-дежурный.
— Да хотел только дать прикурить.., – пытался было в очередной объясниться сержант.
— Я т-те дам прикурить, бандюга, – также в очередной раз прервал оправдания Островского начальник политотдела. — А ты, комбат, прекращай глупые вопросы спрашивать. Тут и так все яснее ясности. Вызывай прокурора гарнизона. Вот, держи – орудие преступления. Кстати, проверь по номерам – чей «макарон» из ружпарка без ведома ушел. Сажать надо! Всех сажать! И его «хозяина», и этого бугая – сержанта, и тебя, Чадаев, тоже. Твой же воспитанник. Вот и будешь ответ держать – по всей строгости, так сказать.
Дежурный известным движением руки, этаким «вверх – вниз» словно проверил вес пистолета.
— Он что, без боевого механизма что-ли? Легок больно, – удивился Чадаев и, отойдя в угол дежурки, направил ствол в пол и нажал спусковой крючок...
Теперь изображать внешность боевого друга легендарного командарма двадцатых подошла очередь Воробьева. И, надо сказать, здорово у него это получилось. Даже несмотря на изначально одутловато-круглое лицо.
— Хе-хе, – давя улыбку, захмыкал Чадаев. — Так это ж огниво.
... Над псевдо-предохранителем «пистолета» взметнулась планка, из-под которой на волю вырвался веселый язычок пламени.
Плакали и медаль «За отвагу», и благодарность министра!
— Так ты, что ж, стервец, – возмутился Воробьев, словно несостоявшееся покушение нанесло ему жуткое оскорбление, — посмеяться над нами решил? Да я тебя, за такие дела... Чего молчишь?
— Так ведь, Вы рта не даете раскрыть!
— Даю, то есть – раскрывай. Тьфу ты – говори!
— Товарищ полковник, – обиженно забубнил Островский, – прошлогоднюю комсомольскую конференцию помните?..
— Ну? Продолжай.
— ...Мини-бэ-эм-пэшку, у которой при нажатии на ствол орудия люк наводчика-оператора открывается и, извините,.. можно прикуривать, помните?
— Ну? Она у меня дома на пианино... Постой-постой. Так это ты тогда ею в Доме офицеров по перилам елозил?
— Так точно! – оживился сержант.
— А я изъял ее у тебя.
— Нет, я подарил ее Вам.
— Да-да, – смутился Воробьев. — Ну, а с этим что делать.
Он повертел в руках оригинальную зажигалку и тоскливо-просительно посмотрел на Островского.
Тот начальника политотдела явно не понял, либо не мог простить того, что произошло.
— У меня ж, товарищ полковник, дембель на носу. Думал, у Вас мой подарочек есть. Теперь вот командиру дивизии было бы неплохо тоже что-то сделать. Может пораньше домой и отпустите. Сделал. А Вы меня так безжалостно...
— Ну-ну, сынок, будет. Ты ж и меня пойми. Вижу сержант натуральным «макароном» комдиву в спину тычет. Что прикажешь делать?
Немного подумав и повертев пистолет-зажигалку в руках, начпо вздохнул:
— Да, хороша штучка. Так, значит, комдиву, говоришь, сделал? Ну, да ладно. Ступай в зал.
... Раньше срока марш «Прощание славянки» для Островского не прозвучал. Да и вместе с другими одногодками по призыву он родную часть не покинул. И лишь недели три спустя парня – таки уволили. На вопросы сослуживцев сержант запаса отвечал односложно.
— Чего задержали-то?
— Из-за пистолета.
— А чем занимался все это время?
— Пистолетом.
Ну, понравилась новая зажигалка начальнику политотдела. Тогда ведь с этим делом в открытой торговой сети было не очень.
Экзотика! К тому же запретная.
