«Вот тебе, бабушка и… Новый год!»
ЧП в БВОКУ
В конце декабря 1970 года в Бакинском высшем общевойсковом командном училище имени Верховного Совета Азербайджанской ССР произошло событие, которое приковало к себе внимание многих не только у нас в стране, но и далеко за ее пределами. Так уж получилось, что автору этих строк довелось быть в составе тех двух печально памятных караулов, взбудораживших общественное мнение.
…Заступление в караул с 20-го на 21-е декабря для нашего курсантского взвода по графику БВОКУ в истекающем 1970-м году было последним. Мы уже строили планы на Новогоднюю ночь – где, как, с кем… И никто не задумывался над тем, «когда» – когда реально удастся нам отгулять сей замечательный праздник. Никому из нас ни на мгновение не приходило в голову даже жалкое подобие реально происшедшего для первого взвода 12-й роты Нового года. И «основа» его была заложена именно в карауле с 20-го на 21-е…
…Вечер накануне, ночь и утро 21-го декабря ничем не отличались от десятков предшествующих заступлений – спокойная смена часовых, набившие оскомину:
Стой! Кто идет!
Разводящий со сменой!
Разводящий – ко мне! Остальные – на месте!…
Служба в этом наряде уже перевалила через свой апогей. Мое очередное двухчасовое бдение на посту около складов, находящихся несколько на отшибе училищной территории, подошло к концу. И я, с голодным урчанием в желудке, нетерпеливо ждал смены и неизбежного вслед за этим, как думалось, завтрака.
Но завтракать мне в этот день не пришлось, как, впрочем, и обедать. Все это совместилось лишь в вечернем приеме пищи…
Смена не пришла ни через час, ни через два…Такого не бывало. Перебрав в голове все возможные (по меркам того времени) причины подобной задержки, я просто перестал заниматься этим бесплодным занятием и предался тревожному ожиданию, вытаптывая осточертевший маршрут движения часового…
Через шесть часов (вместо положенных двух -?!) между училищным сортиром и магазинчиком горского еврея Яши замаячило знакомое лицо – замкомвзвод сержант Толя Калашников, помначкар. Один! Без положенного разводящего – моего командира отделения младшего сержанта Валеры Сницеренко и часового-сменщика курсанта Володи Шамшина! Более того, без автомата, хотя и с подсумком, штык-ножом.
Мы, второкурсники, затурканные начальством и уставами, еще не могли думать и поступать творчески. А посему, я стал рявкать положенное в таких случаях, предупреждать и даже передергивать затворную рамку автомата…
Да погоди ты умничать, - как-то устало обронил Калашников. –Тут такие дела…
Таким строгого и придирчивого замкомвзвода я не видел никогда. Поэтому, наверное, и поверил, что это не провокация, не проверка «на вшивость».
- Володь, ты еще сможешь побыть на посту? Понимаю, что устал, но сменить некем. Короче, караул поднимали в ружье, преследовали сбежавшего вооруженного курсанта. Он твоего соседа по койкам, Валерку Белоусова подстрелил. Гражданских «пощелкал» тоже…Сколько еще придется тебе стоять, честно говорю, не знаю, так как со взводом начальство и особисты работают…
…Сменили меня только вечером. Уже новым составом караула.
За ужином, в личное время, да и полночи после отбоя только и было разговоров, что о происшедшем.
А произошло, по тем временам, действительно «ЧП». Это сейчас подобные случаи – обычный сюжет информационных телепрограмм, а тогда…
…Стоявший дежурным по роте первокурсник N вскрыл ружпарк (ружейную комнату), взял семь снаряженных боевыми патронами магазинов, автомат и покинул расположение. Две очереди, одна – в казарме, другая – при выходе на строевой плац, - и ни одна живая душа, включая насмерть перепуганного ротного, не решилась преградить путь нарушителю, постепенно становившемуся преступником. Все дружно нырнули под койки. Оно и понятно – во-первых, не вооружены, а, во-вторых, жизнь то дается лишь раз…
Встретившийся курсанту N на лестнице комбат испуга не проявил, но, увидев направленный на него автоматный ствол с присоединенным снаряженным рожком (магазином), остановился. N медленно прошел мимо комбата, глядя ему прямо в глаза, но не тронул и выскочил из здания.
Надо отдать должное – информация от комбата к дежурному по училищу, а от того – в караульное помещение прошла очень быстро. N не успел добежать до забора, как за ним уже растянулась «цепь» нашего взвода-караула, поднятого в ружье. (Тоже, кстати, перестройка произошла хоть и в считанные секунды, но не сразу. Глухо матерился Витя Чернов, которого все почему-то звали Мишей; звонко вторил ему не умеющий красиво ругаться Володя Михайлов. Привычно бурчал Валера Иванов: «Ну, бляха муха, французы. Заколебали. Ночью – в ружье, утром – в ружье. Когда же дрыхнуть честно отстоявшему часовому?.» И только рык помначкара Калашникова вывел всех из состояния тягомотины: «А ну, мать вашу! Бегом! Тревога – боевая!» С этого мгновения все действия взвода стали напоминать ответственный экзамен по тактике.
N своих преследователей невниманием не баловал. Время от времени поворачиваясь к ним, он (как в старых фильмах «про фашистов») держащимся у пояса автоматом производил очереди, то бишь – «поливал», что не давало возможности приблизиться к нему.
Легко спрыгнув с почти трехметрового забора чуть ниже кинотеатра «Хазар» (куда мы частенько бегали в самоволку на новые фильмы, и куда столь же часто заглядывали патрули в полной уверенности, что здесь-то они суточный «план поимки» точно выполнят), вооруженный беглец устремился на подъем в боковую улицу. Особо он не спешил, контрольные очереди по цепи караульных следовали как по расписанию. То там, то тут падали ничего не понимающие прохожие города, привыкшего к постоянным съемкам известных кинофильмов («Человек-амфибия», «Бриллиантовая рука» и т.д., и т.п.). Упал и шедший впереди всех Валерка Белоусов – пуля «прошила» его автомат и навылет поразила живот курсанта.
В ответ стрелять было нельзя – в те времена в таких случаях четко работала формула «не стрелять, не дать уйти». Да и сами ребята понимали, что открой они ответный огонь и жертв среди гражданского населения будет гораздо больше. Правда, пару раз очередь «в исполнении» одного из преследователей – Вити Чернова, все-таки прозвучала. Потом «отмазывали» как могли. Покидая территорию училища, на трехметровом заборе замешкался робкий Володя Шамшин. Стоявший рядом Чернов не стал тратить время на уговоры и пинком в зад молодого однокашника попытался решить проблему. Но и сам не удержался, практически кубарем свалившись вниз. Ушибленная нога не давала возможность догнать ушедшую вперед цепь взвода. Его друг и постоянный спутник Володя Михайлов безуспешно пытался остановить машину. Чернов, более решительный, недолго думая, «полоснул» очередью поверх проезжавших машин. Не сработало. Тот же синдром мирного времени избалованного киносъемками города. Очередной проезжавший таксист даже высунулся в окно и, улыбаясь от уха до уха, стал приветственно махать рукой – в те времена всем жутко хотелось попасть «в кадр», чтобы потом с гордостью показывать это знакомым. Однако следующая короткая очередь, уже высекшая искры из капота такси, заставила водителя резко ударить по тормозам.
-А вы что, ребята, разве не кино снимаете?
-Давай, направо, Марчелло Мастроянни. Десант противника преследуем, не видишь? Быстрей! - «Навешал на уши» шоферу «Миша» Чернов…
Трудно сказать, отсюда ли пошло это слово «десант», но мы его еще услышали. Да как!
…Тем временем, среди строений дистанция между вооруженным беглецом и его преследователями резко сократилась. При замене очередного магазина N как-то замешкался и дал возможность нашим курсантам подойти вплотную. Рванувшийся вперед Саша Горчаков, рискуя жизнью, подбежал к преследуемому и ударом приклада автомата в голову отключил последнего…
Позже Горчаков вспоминал, что у N было абсолютно спокойное лицо и ровный взгляд.
Удар Горчакова поставил точку в том опасном преследовании, где еще могло погибнуть немало людей.
Посещая в госпитале раненого Валеру Белоусова, мы видели еще несколько человек, пострадавших от пуль N. Всего таковых насчитали около восьми. Говорят, были и жертвы. Официальной же информации на сей счет, реально отражающей события, так и не появилось (тогда в отечественной печати на сообщения о подобных "ЧП” было наложено жесткое вето). Город, поначалу подумавший, что начались съемки очередного захватывающего кинофильма, додумывал затем случившееся в меру фантазий своих граждан.
Зато западные СМИ в условиях разгара "холодной войны” получили неплохую "пищу” для подпитки антисоветской пропаганды. Авторитетные радиоканалы наперебой передавали полнейшую чушь – будто бы в столице Советского Азербайджана произошел антиправительственный вооруженный мятеж, повлекший за собой многочисленные жертвы. А одно из агентств и вовсе сообщило, что для подавления мятежа в городе высадился… воздушный десант.
Самого N, поговаривали, признали невменяемым и определили в психушку. Так ли это было на самом деле – трудно сказать…
…Но три с половиной года спустя, когда проходил выпуск из училища бывших сокурсников N, последние получили короткую телеграмму без обратного адреса: "Поздравляю…” и подпись – имя N…
* * *
…Но это было уже гораздо позже.
А тогда некоторые наиболее агрессивно настроенные местные, в первую очередь, родственники пострадавших, объявили, что порешат любого курсанта, который выйдет за пределы училища.
Естественно, поступил жесткий запрет на увольнения в город. Более того, из-за постоянных угроз "устроить нам Новый год” остро встал вопрос о составе новогоднего караула. Начальник училища генерал-майор Севастьянов долго не мудрствовал: ”Взвод, хорошо проявивший себя при задержании беглеца, справится с охраной училища и в новогоднюю ночь.”
Так вот нас и "поощрили” за тот "боевой” наряд.
…Караул новогодний выдался нервным, неспокойным. То и дело происходили какие-то неприятные конфликты и провокации.
Мне тогда довелось стоять на посту около того самого забора, с которого и спрыгнул курсант N десять дней назад. Если в предыдущем карауле у меня был, пожалуй, самый спокойный пост, то на сей раз все оказалось абсолютно наоборот.
Пост мой напоминал импровизированный тир, так как маршрут движения часового пролегал на открытом месте, на виду у пятиэтажного дома, расположенного через дорогу за забором. Естественно, роль бегущей мишени была определена мне. А стрелками были подвыпившие граждане на балконах соседнего дома. Поначалу они удовлетворялись пустыми бутылками, камнями и картошкой, которые, как правило, не долетали даже до забора. Но потом принесли, видимо, целый ящик с сигнальными ракетами. Сразу по-новогоднему стало «светлее» и не так «скучно»! Правда, ракеты в «пьяных» руках тоже особой опасности не представляли и летели куда угодно, только не в меня. В караульное помещение, как и положено, я, естественно, доложил. А в ответ помначкар Калашников посоветовал: «Ты, от греха подальше, зайди за угол здания, не мозоль им глаза. Изредка выглядывай, маршрут-то весь – как на ладони. Самое главное – следи, чтобы ничего не загорелось». Так и сделал…
…В город нас выпустили только в канун старого Нового года, когда страсти несколько улеглись. Каких только инсинуаций по поводу происшедшего не довелось нам наслушаться! Единственное, что присутствовало во всех рассказах, так это первая реакция – город дружно подумал, что проходят какие-то учебные мероприятия со съемкой их на кинопленку. Ох, уж эта наша страсть к киногеройству!..
АРМЕЙСКИЙ ОПЫТ
или авральная подготовка к строевому смотру
Суббота в нашем военном училище, как правило, считалась парково-хозяйственным днем. А это означало, что с утра – никаких тебе зарядок и утренних осмотров. Вместо них – подъем ни свет, ни заря, да строем в городскую баньку. Чтобы помыться перед… обслуживанием боевой техники в парке и перед… наведением порядка в казарменном помещении. Словом, банька перед чередой потно-грязно-пыльных работ – чудненькое изобретение нашей армейской действительности образца 60-70-х годов прошлого века. Но речь не об этом.
В ту субботу как раз таки все было совершенно наоборот. Городская баня почему-то с утра не работала, а дала нам «зеленый свет» лишь на послеобеденное посещение. И все, казалось бы, стало на свои места. Вначале пыль, грязь да пот занятий и ПХД, а уж потом помывка.
Отмена утреннего банного похода, соответственно, изменила и распорядок начала субботнего дня. Собственно говоря, сделала его обычным будничным утром. Со всеми, как думалось многим, присущими ему мероприятиями – зарядкой, личным временем для приведения себя в надлежащий вид, утренним осмотром, завтраком, на которые мы, «местные» (так называли тех, кто проживал в Баку), отпущенные накануне в увольнение, не успевали, поскольку в увольнительной записке значилось время прибытия – 8.30, то есть к началу занятий и ПХД.
А тут ротному, то ли комбат за нас хвоста накрутил, то ли самому шлея под хвост угодила некстати: возьми, да и объяви вместо коротенького, проформы ради, утреннего осмотра – самый, что ни на есть полномасштабный строевой смотр. Ну, и, естественно, те, кто ночевал в казарме, спокойненько и добросовестно подготовились к нему по всем параметрам.
Что же касается нас, «местных», вернувшихся из увольнения, то, едва выпрыгнув из парадного обмундирования, мы в «пожарном порядке» затолкали свои тела в повседневку и… галопом на строевой смотр. Кому какое дело до того, что мы только-только прибыли!?
Залетев по пути в бытовку и оглядев себя с ног до головы, я понял – сегодня увольнение в город мне не светит. О необходимости подстричься еще вчера сделал замечание дежурный по училищу. Но, поверив моим обещаниям зайти в городскую парикмахерскую, проявил гуманность и пропустил через КПП. Хэ-бэ после недельного полевого выхода тоже выглядело не «ах» - по утюгу скучало уже не первый день… Словом, в курилку на пятиминутку-перекур перед построением я вышел далеко не в лучшем расположении духа.
- Ну, и чего скис? – поинтересовался командир отделения. – Все вам местным не угодишь. Вроде как из дома – доволен должен быть.
- Да вот же.., - невесело поведал я ему о своих проблемах.
- М-да! – на мгновение задумался сержант. – Похоже – ты прав. Впрочем…
Он прокрутил меня, что называется, вокруг оси и уже бодренько заключил:
- Нет причин тухнуть. Щас усе будет в ажуре. Вас, солобонов, как меня – на два годика бы в армию, знали бы как выходить из подобных ситуаций. Так! Расческа есть? Хорошо! Два пятака найдешь? Отлично! А лезвие у меня всегда на всякий случай в удостоверении припасено. Айн момент – и ты у меня огурчиком будешь.
Я никак не мог сообразить, для чего все это было нужно. А командир отделения тем временем уже подозвал парочку однокашников:
- А ну-ка, хлопцы, подмогните местного чмурика в образцового солдата превратить. Ты двумя пальцами зажимаешь центр галифе вверху – на уровне задницы, а ты – внизу, около обреза голенища. И другой рукой, сжав двумя пятаками изгиб «хэбэшки», резко проводишь сверху вниз. Усекли? Вперед и с песней.
Вжик! Ребята сзади выполнили команду сержанта, и я не поверил своим глазам – на одной из штанин с тыльной стороны появилась остренькая стрелочка, словно только из-под утюга. Пока ребята возились со второй штаниной, командир отделения приказал мне спереди зажать двумя пальцами верх штанины по центру. Сам сделал то же самое внизу, у обреза голенища. Потом вставил образовавшийся изгиб между зубьев расчески и резким движением провел сверху вниз. Появившаяся стрелка была настолько острой – хоть карандаши затачивай. А через пять секунд точно такая же появилась и на левой штанине.
- Так, галифе готово! – удовлетворенно подчеркнув своим тоном значимость сделанного, заключил сержант. – Но ротный у нас любит, чтобы стрелочки и на рукавах были. А ну-ка вытяни руки вперед.
Я безропотно (уж больно в увольнение хотелось!) подчинялся, видя, как мой внешний вид преображается прямо на глазах.
Еще пять-десять секунд – и «адью» утюгу. Стрелками моего «хэ-бэ», по выражению командира отделения можно было «масло резать».
- Теперь стрижка-брижка волосей. Поворачивайся-ка ко мне спиной, - продолжал сержант «внедрять» в курсантскую жизнь свой бесценный армейский опыт.
Достав из удостоверения лезвие «Нева», он прижал его к расческе и несколько раз провел этим, с позволения сказать, прибором по моему затылку вниз по направлению к шее. На землю упали пучки «лишних» волос.
Посмотрев на результаты своей парикмахерской деятельности, командир отделения недовольно хмыкнул:
- Кхм! А шейку-то брить надо. Давай-ка, плюй себе на пальцы.
- А это еще зачем? – недовольно пробурчал я.
- Плюй, говорю! – рявкнул сержант. – А то насухую брить начну – вопить будешь от боли, да и прыщи вылезут. Плюй, вон старшина уже построение объявил.
Я плюнул себе на пальцы.
- А теперь размазывай сзади по шее, если в увольнение хочешь.
В курилке потихоньку нарастал хохот. Но в увольнение я очень хотел. И, сжав зубы, мазнул себе по шее. Сержант, положа лезвие концами на средний и указательный пальцы, надавил большим пальцем посередине. Лезвие изогнулось дугой и в таком виде заскребло по моей шее…
- Ну, все, - довольно констатировал командир отделения, - Другие все утро к смотру готовились, а я тебя за пять минут «к нормальному бою привел». Цени. Бегом в строй… Солобоны. Всему вас учить надо.
Выбив «пирожок» из купола панамы, я ринулся на строевой плац и занял свое место по ранжиру.
…Ротный, медленно обходя шеренгу за шеренгой, делал замечания и одного за другим вычеркивал из сегодняшнего списка увольняемых вчерашних «счастливчиков», не успевших привести в порядок свой внешний вид. Остановившись возле меня, он долго рассматривал мое «хэ-бэ», мою прическу. Обошел вокруг, покачал головой и, ничего не сказав, пошел дальше.
Сделав радостный выдох, теперь уже я улыбнулся тем, кто еще десять минут назад хохотал надо мной в курилке. Армейский опыт моего командира отделения помог мне заполучить в тот вечер столь желанную увольнительную записку. Одному из немногих.
Вало Разинский
Следующая подстраница "Увольнение в город"