Событий, которые пришлось пережить в своей военной судьбе Герою России, полковнику армейского спецназа Владимиру Владимировичу Недобежкину, хватило бы на несколько жизней. Это участие и в войне в Нагорном Карабахе, и в бесконечных конфликтах на Северном Кавказе в самом начале девяностых годов после развала Советского Союза.

А в декабре 1994 года Владимир Недобежкин командовал одной из первых разведгрупп, которые вошли в Грозный ещё до вступления основных сил. Он со своим отрядом прошёл страшную мясорубку боёв на улицах Грозного в январе-феврале 1995 года. А потом были бесчисленные разведвыходы, штурмы населённых пунктов и другие боевые операции…

Но одна из них врезалась в его память навсегда. В ночь с 17 на 18 января 1996 года отряд армейского спецназа под командованием тогда ещё майора Владимира Недобежкина оказался на месте прорыва банды Салмана Радуева из села Первомайское. 

Автор: Сергей Галицкий

Рассказывает Герой России, полковник Владимир Владимирович Недобежкин:

– Для меня события, связанные с прорывом боевиков из села  Первомайского, начались 11 января 1996 года. В это время отряд армейского спецназа, которым  я командовал, находился в Ханкале (штаб группировки российских войск в Чечне. – Ред.). Мы внимательно следили за захватом заложников в Кизляре, очень волновались и за тех, кто там оказался в заложниках, и за наших товарищей, которые мучительно искали выход из создавшейся ситуации.

10 января вечером командующий Объединенной группировкой наших войск генерал Анатолий Куликов вызывает меня и ставит задачу: во взаимодействии с десантниками подготовить вариант проведения операции по освобождению заложников. Причём он, как будто предчувствуя, что из Кизляра боевиков, по решению российского руководства, будут отпускать, предложил штурмовать автобусы с боевиками и заложниками по пути в Чечню. Десантники должны были высадиться и блокировать место проведения операции, а мы должны были штурмом взять автобусы, обезвредить боевиков и освободить заложников. Только мне не очень понятно было, как их внутри автобуса можно различить – кто заложник, а кто не заложник…

– Для меня события, связанные с прорывом боевиков из села  Первомайского, начались 11 января 1996 года. В это время отряд армейского спецназа, которым  я командовал, находился в Ханкале (штаб группировки российских войск в Чечне. – Ред.). Мы внимательно следили за захватом заложников в Кизляре, очень волновались и за тех, кто там оказался в заложниках, и за наших товарищей, которые мучительно искали выход из создавшейся ситуации.

10 января вечером командующий Объединенной группировкой наших войск генерал Анатолий Куликов вызывает меня и ставит задачу: во взаимодействии с десантниками подготовить вариант проведения операции по освобождению заложников. Причём он, как будто предчувствуя, что из Кизляра боевиков, по решению российского руководства, будут отпускать, предложил штурмовать автобусы с боевиками и заложниками по пути в Чечню. Десантники должны были высадиться и блокировать место проведения операции, а мы должны были штурмом взять автобусы, обезвредить боевиков и освободить заложников. Только мне не очень понятно было, как их внутри автобуса можно различить – кто заложник, а кто не заложник…

Но задача была поставлена. Начали думать. Времени на размышления у нас было шесть часов. Мы изучили местность, правда, только по снимкам. Вариант был единственный – как только колонна бандитов с заложниками переходит на территорию Чечни, в выбранном нами месте мы её штурмуем. Доложили командованию, что выбрали самое удобное место, где потери среди заложников будут минимальные. Все прекрасно понимали, что вообще без жертв обойтись не удастся. Но также все понимали, что повторять тот позор, что случился в 1995 году в Будённовске, когда нашим пришлось отпустить боевиков, нельзя.

Конкретики к тому моменту ещё не было. По расчётам, на выбранном нами участке автобусы должны были оказаться в семь-девять часов утра. Колонна состояла из нескольких автобусов, где в заложниках находились больные и врачи из больницы города Кизляра. По официальным данным, боевиков было от ста пятидесяти до трёхсот человек. У меня же было сорок разведчиков, и семьдесят десантников. Засада на дороге – с тактической точки зрения – это классика. Я считаю, что к этому варианту мы подготовились нормально. И по количеству бойцов для выполнения этой задачи с учётом внезапности нас было вполне достаточно.

Мы решили атаковать автобусы уже на территории Чечни. Я думаю, что боевики просчитывали вариант, что будет нападение. Но они наверняка думали, что это произойдёт на территории Дагестана. Поэтому для них главным было попасть в Чечню, где их уже ждали отряды, которые направил им на помощь Масхадов. Но нас эти отряды не обнаружили.

Однако дальше события начали развиваться не по нашему варианту. Колонна боевиков с заложниками прошла через село Первомайское. За селом – мост через канаву, и дальше уже начинается территория Чечни. Вдруг экипажи двух наших вертолётов МИ-24 наносят ракетный удар по этому мосту. Колонна тут же разворачивается и возвращается в Первомайское обратно. Позже мне удалось задать вопрос командующему 58-й армией генералу Трошеву, который командовал операцией на первом этапе: кто же дал команду вертолётчикам перед самым носом колонны разрушить мост по дороге к тому месту, где мы их ждали. Трошев ответил: «Я не давал». Ответа на этот вопрос я до сих пор так и не знаю… Но если бы мы провели штурм колонны по своему варианту, то, во-первых, не было последующего недельного сидения вокруг Первомайского, а во-вторых, потерь было бы и среди заложников, и среди военных гораздо меньше. Были бы, но не такие…

Говорят, что в этот момент начался захват самого Первомайского. Но на самом деле захвата как такового не было. У села стоял блок-пост омоновцев (ОМОН – отряд милиции особого назначения. – Ред.) из Новосибирска. Колонну с боевиками и заложниками сопровождал местный полковник милиции (его потом несколько раз по телевизору показывали). Он подошёл к командиру новосибирцев и, явно не по собственной инициативе, предложил им сложить оружие, что они и сделали. Говорят, правда, что часть омоновцев отказалась сдаваться, и отошла с оружием. После этого боевики собрали оружие, сдавшихся милиционеров присоединили к заложникам, а сами вошли в село Первомайское.

Нам срочно дают команду на взлёт и высаживают в полутора километрах от северо-западной окраины Первомайского. Ставят новую задачу – блокировать северную и северо-западную сторону. Мы выбрали минимальное расстояние до села и начали готовиться – рыть окопы, организовывать оборону. Тот, кто знает, поймёт, что значит заставить спецназовцев рыть окопы. Но потом многие с благодарностью вспомнили, что мы это всё-таки сделали.

По моему мнению, задачу по блокированию и штурму села Первомайское мог провести любой опытный комбат силами одного батальона – ведь это обычная армейская операция. Но всё пошло совсем по-другому. К операции привлекли разнородные силы – МВД, ФСБ, Министерства обороны. Однако боевой опыт изо всех участников операции имели в основном мои солдаты и офицеры (нас было вместе с врачом и связистами пятьдесят пять человек), а также  десантники, которые слева от нас  стояли. Основные части Министерства обороны были из 135-й  мотострелковой бригады из Будённовска.

По моему мнению, учитывая количество задействованных в операции сил, ею должен был командовать генерал Анатолий Квашнин, в то время командующий войсками Северо-Кавказского военного округа. Но на месте событий был и директор ФСБ Михаил Барсуков, и министр МВД Виктор Ерин. Так что кто командовал фактически – я не знаю. У меня связь была с начальником разведки 58-й армии полковником Александром Стыциной. При прорыве боевиков он находился на позициях нашего отряда и погиб в бою. Но сначала он был на командном пункте, и именно он давал мне команды.

Но сами задачи ставились не военными. Например, прилетает сводный отряд армейского спецназа из Ростова. Но этот отряд не имеет боевого опыта вообще! А у меня  целый отряд стоит на Ханкале. Это значительно ближе, оттуда можно намного быстрее доставить всё необходимое – имущество, боеприпасы. Так вот, с ростовским отрядом прилетает мой знакомый Валера. Я его спрашиваю, какая у них задача. Он отвечает: «По четыре наших разведчика при штурме села должны обеспечить проход каждому бойцу «Альфы» (спецподразделение ФСБ. – Ред.). Разведчики должны довести альфовцев к мечети, где сосредоточились боевики, и обеспечить им её штурм». Но что это за дурдом?!! Четыре солдата-срочника обеспечивают проход взрослому мужику-альфовцу! Такую задачу явно ставил не военный. План с четырьмя разведчиками для одного альфовца отпал – я сумел переубедить командование операции, что это нонсенс.

От момента, когда был нанесён ракетный удар по мосту 11 января, и до 15 января длилась эта бодяга с переговорами и разговорами. Постепенно начали подтягиваться дополнительные войска. Кстати, я до сих пор не понимаю, почему боевики не ушли сразу.  Это, конечно, идиотство Радуева. Юг, юго-запад и юго-восток у него были открыты ещё сутки. Только через сутки было замкнуто полностью так называемое кольцо. Кольцо это по плотности было примерно такое же, как и у нас, – пятьдесят пять человек на полтора километра.

Мы стояли на том месте, где было самое удобное место для прорыва. Во-первых, близко к границе с Чечнёй. Во-вторых, именно здесь через реку, над водой, проходила газовая труба. Я предложил: «Давайте взорвём трубу». А мне: «И оставим целую республику без газа?» Я снова: «Так задача какая стоит? Не пропустить? Тогда воевать так воевать». А мне опять про республику без газа. На свой страх и риск мы перед трубой мины поставили. Все они впоследствии сработали, когда боевики на трубу полезли.

На третий или четвёртый день наши предприняли попытку штурма. «Витязь» (спецназ внутренних войск. – Ред.), «Альфа», «Вымпел» (спецподразделения ФСБ. – Ред.) попробовали войти в село с юго-востока и там зацепились. Потом я с ребятами из «Витязя» разговаривал. Они рассказывали: «Зашли, зацепились, ведём бой в селе за каждый дом. А «Альфа» за нами не смогла пройти». То есть спина у «Витязя» осталась открытая. Ведь у «Альфы» при таком боевом порядке был приказ идти сзади и помогать «Витязю»,  сосредоточиться, вместе штурмовать дома и так далее. В населённом пункте идти вперёд с открытой спиной – это просто самоубийство. (У меня в жизни был такой же случай, когда в том же, 1996 году, нас так же эмвэдэшники подставили.)

В результате «Витязь» оказался в окружении, и из этого котла выходил самостоятельно, с большими потерями. После боя командир «Витязя», естественно, сказал альфовцам: «Спасибо! Я больше туда не ходок. Ни с вами, ни с другими…» Там они даже на личности переходили.

На следующий день командование запланировало очередной штурм теми же силами. Но вначале я с северо-запада должен был имитировать штурм. Нам была поставлена задача дойти до первых домов, отвлечь боевиков и притянуть на себя их основные силы. А на юго-востоке в этот момент должен был начаться настоящий штурм.

Приближались к этим домам мы двадцать минут (расстояние было около семисот метров), а отходили четыре с половиной часа. Одна группа наша почти до крайних домов прошла по оврагу. Другая – через разрушенное здание какой-то фермы, а потом – уже к домам. Та группа, в которой я сам шёл, пробиралась через фундаменты какого-то здания. Добежать-то до этих фундаментов успели, а вот высунуться из-за них было уже сложно – штурм по какой-то причине опять не состоялся. Мы залегли, больше никто село не атакует, и нам дают команду отходить. Получается: мы совершили разведку боем. При выдвижении мы не очень себя скрывали, шли с шумом, специально привлекая к себе внимание. Боевики, как это командованием и задумывалось, пошли на нашу сторону села и начали по нам стрелять. Причём было около десяти утра.

Боевики за то время, которое мы им дали, успели организовать оборону, заложники выкопали траншеи. Мы видели, в каких домах боевики сидят, уничтожили несколько пулеметчиков, снайперов, начали наводить артиллерию. Сзади появился наш вертолёт МИ-24. Выпускает ракеты по тем домам, которые мы указали. И вдруг две ракеты выходят, но вперёд не летят, а падают позади нас и взрываются. Мы – вертолётчикам: «Вы чего делаете?» А они: «Извините, ребята, ракеты – некондиция». Но смешно вспоминать это только сейчас. Тогда было не до смеха…

Когда нам дали команду на отход, я начал группы по очереди отводить: две группы сосредотачивают огонь, прикрывают, а одна потихоньку отходит. Во время так называемого штурма у нас был один раненый, а при отходе – трое.

Недалеко от наших позиций десантники стояли. Им тоже досталось, даже погибшие вроде были… Боевики бьют по нам, а гранаты у нас над головами проходят и взрываются у десантников на позиции. Тогда у них две БМП (боевая машина пехоты. – Ред.) сожгли. Мы видим, что боевики наводят по БМП ПТУР (противотанковая управляемая ракета. – Ред.), машем десантникам: «Отходите!». Экипаж успел выскочить, а машину разнесло. Десантники на её место другую поставили, и всё повторяется с начала – боевики наводят, мы машем, экипаж в сторону, ракета в машину попадает. Но вроде в этот момент у них никого не зацепило…

Кто руководил и как руководил всем, я не знаю. Но более безграмотной и безалаберной операции я никогда в своей жизни не видел. И самое страшное, это понимали даже рядовые бойцы. Никакого руководства практически не было, и каждое подразделение жило своей отдельной жизнью. Каждый воевал как мог. Например, задачу нам ставил один, а десантникам справа от нас – другой. Мы –  соседи, в ста метрах друг от друга находимся, а командуют нами разные люди. Хорошо, что мы с ними более или менее договорились. Связь у нас с ними была и визуальная, и по радио. Правда, радиосвязь была открытой, наверняка боевики наши переговоры прослушивали.