Часть фразы, вынесенная в заголовок звучит полностью следующим образом: ну и на фига я связался с этим училищем? И является печатным отображением вопля исторгаемого, в определённых обстоятельствах, из курсантских глоток. Далее следовали рассуждения: отслужил бы два-три года срочную и свободен, как ветер….Это ж каким кретином нужно быть, чтоб добровольно подписаться на это и на долгие годы?
А действительно, почему или из-за чего такое порой звучало? Размышления на эту тему привели к не очень оптимистическим выводам. Забегая вперед скажу, что годы службы подтвердили правильность этих выводов сделанных ещё в курсантские времена, но о них ниже.
Начну своё, повествование о поступлении и учёбе в БВОКУ, самокритично, с себя, ну а уж потом чуток пройдусь по друзьям-товарищам.
Итак, я был абсолютно типичным абитуриентом-68, хотя у меня было одно преимущество перед большинством поступающих в училище. Про училище я знал всё! С возраста, когда ребёнок входит в сознание, мне было известно, что мой отец и соседские дяди работают в училище. Достаточно было выглянуть в окно и вот они курсанты. Чаще их можно было услышать.
Все передвижения курсантских подразделений с утра до вечера сопровождалось песнопениями: «Вьётся, вьётся знамя полковое, командиры впереди …». Песенное крещендо наступало к полдесятого вечера, потом труба играла «отбой» и всё затихало до утра. Как правило, звуки трубы я слышал, когда оказывался на 90% в плену у Морфея. Каждый раз, при этом, отмечая, как мне хорошо, я уже сплю и как плохо им, они ещё не спят, а только собираются.
Конечно, родители хотели увидеть меня курсантом и потом офицером.
Как опытные педагоги, а оба таковыми и были в профессиональном плане, они не настаивали на поступление в училище, а подводили меня к самостоятельному решению на этот счёт. Отец везде меня водил с собой, как батька Лукашенко своего Колю. Тут надо сказать, что я и не сопротивлялся. Мне нравилось возиться с оружием, разглядывать учебные пособия, наблюдать, чем занимаются курсанты. Выезда на Уч-тапу и обязательно с ночёвкой я ожидал с вожделением. Там мне доведётся понаблюдать за стрельбами и самому пострелять из всего, что там будет, а будет там всё! А ещё послушать вечерние разговоры офицеров-преподавателей -это было очень интересно. Разговоры шли о взрослом житье-бытье, о войне, которая закончилась всего-то 10 лет назад. Трудности ещё не забылись и их вспоминали. Вспоминали не только героическое, как били врага в Сталинграде, форсировали Днепр, брали Берлин…..
Очень скоро выяснилось, что я хороший стрелок. Особенно хорошо получалось управляться с пистолетами. Если до этого открытия я смиренно ожидал окончания стрельб, чтоб стрельнуть оставшимися патронами, то теперь стал своеобразным учебным пособием. Мне давали стрелять первым под сентенцию, мол, де мальчик стреляет уверенно, а вы Сидоров-Петров попасть в мишень не можете.
Однако родители своими педагогическими пассами достигли обратного результата. Источниками «обратного результата» стали разговоры, которые вели офицеры между собой, как правило, во время ночёвки на Уч-тапе и мои собственные наблюдения. Был ещё один источник, но он как бы был, и в тоже время его не было. Это были сами курсанты, к которым я обращался с вопросам: «Как там то, да сё??». Ответ всегда был один: «Поступай в училище, узнаешь!» Такой ответ наводил на мысли, что узнать предстоит что-то не очень приятное. Может и узнавать это не стоит??. Так, что осведомлён о службе курсантской и офицерской я был хорошо и желания стать курсантом моя осведомлённость во мне не пробуждала.
Однажды мне с ужасом пришлось наблюдать как два субтильных первокурсника из кухонного наряда, у училищной столовой поднимали огромные бачки с помоями и выливали их в большую бочку на колёсном ходу. Эта субстанция шла на прокорм училищных свинок. Так вот, сначала тяжеленный бачок поднимался и устанавливался на колесе помойной бочки. Пока один курсант залазил на скользкую от помоев раму бочки, другой удерживал бачок на колесе в уравновешенном состоянии. Потом наступала очередь второго залезть наверх, а первый удерживал бачок на колесе, и уже оба рывком поднимали емкость и вываливали содержимое в горловину бочки. Не измазаться помоями не возможно, и курсачи были ими обильно орошены. Вид у будущих командиров жалкий. Жара, мухи и запашок. С содроганием представил себя на их месте. Никогда, никогда меня здесь не будет! Ага, как же! Зарекалась свинья помои не жрать! К этой бочке на колесах я и попал, и не единожды.
Больше всего в армейском бытие меня возмущала форма одежды. Тачали её без учёта климатических особенностей и по лекалам 30-х годов. Тогда в армии служили здоровенные деревенские парни, для которых обладание хоть какими-то портками было большой удачей. Фасон и размер для них был третьестепенным фактором. Акселераты 60-х годов –это уже другая публика. Вчерашние десятиклассники в этой форме выглядели достаточно карикатурно, и носить её очень не хотелось. Справедливости ради надо сказать, что где-то в начале 60-х, у советских военноначальников произошло что-то с мозгами: или просветление, или наоборот, и была введена форма одежды для жарких районов. Панама, гимнастёрка с короткими рукавами, брюки и ботинки. Очень скоро остряки стали называть её «мобутой». Мобута - это был такой конголезкий мордатый вояка, которого в «Правде» именовали не иначе, как наймитом белых колонизаторов. Газетной статье сопутствовало фото этого деятеля в тамошней военной форме. Наши тыловики явно долго не мудрствовали над формой и просто скопировали её. Отсюда и название - мобута. Газета, дав своей статьёй название форме, её же и похоронила. Политработники, перенесли идеологическую ненависть к Мобуте-наймиту, которого революционеры скоро кокнули, на форму его имени. Уже на втором курсе форма была изъята из обращения и упразднена.
Обоснование такого упразднения было смехотворным. Короткий рукав не защищал руку от солнечных ожогов, изготовиться к стрельбе лёжа голыми локтями в землю невозможно. Самое же главное, а вдруг напалм приклеится к обезрукавленной руке и боец получит ожог. Можно подумать, что если напалм попадёт на другую часть тела укрытую ХБ - к нижней части спины, потерявшей своё благородное название, будет лучше? Удлинили бы рукав и дело с концом. Так ведь нет, суть не в этом. Надо военного запаковать в такую форму, чтоб побольше крючков, пуговиц да всё застегнуть, затянуть ремнём, чтоб зимой - холодно, а летом - жарко и чтоб всегда в ней было неудобно. Чтоб помнил каждую минуту: служба - это тебе не мёд - это служба. Особую жуть вызывала парадная форма одежды. Закрытый зелёный мундир и синие галифища. Маяковской в позитивном ключе писал об обладателе галифе: «Чтоб выглядывать из них как коралловый риф», ну а мне пришлось из них только выглядывать, такие они были широкие и галифистые, а я такой длинный и худосочный. Ушивать форму под страхом наказания категорически запрещалось.
- Форма - это народное достояние! Ты же её ножницами (ударение на 1-ое «и») норовишь?! Сгною в наряде! В полковом сортире!!! - ревел старшина.
Первое увольнение поставило перед выбором: хочется домой, уже три месяца не был, но идти в этом?! Во дворе засмеют одноклассники и соседские ребята, одетые по тогдашней моде: белый верх, чёрный низ. Так и случилось. Аккурат к моему появлению во дворе чёрт собрал с десяток лоботрясов обоего полу (там были условия для вечерних посиделок) у моего подъезда. Пацаны от души повеселились над моим внешним видом и жизненными перспективами (двадцать пять лет в сапогах). Девчонки молчали, но было видно, что моя стриженая головушка и «роскошный» прикид не отвечает их представлению о прекрасном и водиться с таким «модником» им не с руки. Правда, потом в их представлениях по этому вопросу, произошли некоторые перемены. Но это позже, а пока холодное полупрезрение.
Под воздействием критических замечаний в мой адрес дворовых ребят, а по большей части из-за холодной реакции дворовых красавиц, мама и сестра тут же приступили к ушиванию формы. Прониклись! Пребывая в состоянии эйфории от вкусного ужина, домашней обстановки, и в значительной степени от отсутствия отца - он был на учёбе, а то бы он всем всё ушил, я как-то забыл светлый образ старшины и его мудрые указания по поводу формы и полкового сортира! К утру все было в лучшем виде. Галифе превратились в лосины, мундир, где следует, заужен, удлинен, укорочен, погонища превратились в погончики со вставками, козырёк фуражки подрезан. Сосед-сапожник усовершенствовал за 5 рублей хромачи: заузил голенища и вставил футор. Утром, нарядившись в форму, я заглянул в зеркало! Моего отражения там не было! Там стоял старшина роты четверокурсник Саша Сорокин на фоне полкового сортира! На лице садистская улыбочка:
- Попался!! Голубббчикк!! Ждём тебя, возвращайся в училище скорее!
Холодный пот прошиб до мозга костей. Сразу вспомнилась старшинская забота о народном достоянии и санитарно-гигиеническом состоянии полкового сортира. По возвращению в училище я буду схвачен под ушитые рукава мундира и «брошен на дно самого глубокого ущелья». Не жди меня мама, любимого сына, он получил месяц неувольнения, а может и хуже того!! Однако ничего не произошло. Начальство понимало карикатурность внешнего вида курсантов и сделало вид, что ничего не заметило. Так в первый раз я понял, что слова в нашей армии могут расходиться с делом, и это повторится ещё много-много раз. К добру ли такой расклад? Точно не к добру!
Однако вернусь к своим баранам. Так вот к выпускному классу в 1967 году решение было твёрдое: военная карьера это не для меня. В 60-х все или большинство хотели стать космонавтами. Я тоже видел себя покорителем космоса, но тут выяснилось, очкарикам путь в космос заказан! Нельзя стать космонавтом, так можно стать астрономом, и я серьёзно увлёкся этой интереснейшей наукой в Бакинском дворце пионеров. Путь мне после школы один: в политех на факультет точной механики. Такой факультет в Баку был. Для гарантированного поступления туда нужны были: связи с нужными людьми, деньги на бакшиш и ещё хорошо бы быть национальным кадром, ну и ещё очень хорошие знания, чтоб нейтрализовать отсутствие первых трёх составляющих успеха. На семейном совете было решено податься в Ленинград. Там нужны только знания. Знаний хватило. Но оказалось, что юношеская дурость с точной механикой, никак не стыкуются. А раз так, то я стремительно влился в ряды бакинского пролетариата. Родители проявили в этом завидную оперативность под лозунгом: в нашей семье бездельников нет и не будет. В первый пролетарский день стало ясно: эта публика на самый передовой класс тянуть ну ни как не может. Комсомольское же сознание шепнуло:
- Это тут такие пролетарии, тебе просто не повезло, а на нефтепромыслах далеко в море, высоко в горах, не в нашем районе всё по-другому!
Вместе с тем трудовое бытиё мне пришлось по душе. Рабочий день в 8 часов не начинался. Кто-то опаздывал, кто-то хоть и пришёл на работу, но ещё не проснулся или выяснялось, что наш инструмент ночью стырили и работать не чем. Нам молодым ребятам из цеха упаковки готовых изделий такой расклад не мешал. Получим мы зарплату 70 рублей или 30, роли не играло, сидим себе и курим….Но тут появлялся, систематически задерживающийся (начальство не опаздывает, оно задерживается), бригадир молодой семейный азербайджанец с очень импульсивным характером. Копия Мишико Саакашвили.
-А-а-а!! Бездэлнык! Сиволочь такой! Какую зарплату я получу? Чем я буду с вами кыждыллахами* кормить дэтэй? Хлэб для нему гдэ вазму? А-а, я тэбе сипрашиваю? Чапай оглы!* - кричал он и личным примером увлекал нас на трудовые свершения. Личного примера хватало минут на 40, потом исчезал и пример, и бригадир. В конце рабочего дня ситуация повторялась ….и рабочий день завершался. А дальше нас ждал приморской бульвар, маршрут Низами, Вэтен, Азербайджан, шашлык-машлык, винцо-пивцо, люля-кебаб и просто люля. Как от такого отказаться и променять на БВОКУ? Факт осознания, уже в стенах училища, такого неравноценного обмена и вызывал вопль: «Ну, и на фига?....??»
Продолжение рассказа
